— Немножко злое, да? — улыбаясь, спросила Сашенька.
— Нет, мама, это просто гениально и совсем не зло! Кстати, Ратмир — отличный парень, с великолепным чувством юмора. Уверена, он будет просто польщен.
— Все, молодежь, я иссяк, устал и закрылся на учет. Дальше — творите сами.
Ребята еще долго сидели, придумывая и записывая остроты и сценки, перебивая друг друга, смеясь, хихикая, восклицая. Когда Леха засобирался уходить, Танька уговорила его опробовать на родителях некоторые придумки.
Дмитрий и Сашенька уселись, готовые выслушать ребят.
— Вы не волнуйтесь, это недолго, — успокоила их Таня, — мы только прочитаем вам маленький карманный медицинский словарь. Давай, Лех!
И они стали читать поочередно:
— Гармонист — эндокринолог.
— Живчик — реаниматор.
— Мозгляк — невропатолог.
— Органист — уролог.
— Родимчик — акушер-гинеколог.
— Зубатка — женщина-стоматолог.
— Зубило — мужчина-стоматолог, — выпалила Татоша, глядя, как реагируют родители.
— Домушник — участковый врач.
— Калькуляция — анализ кала.
— Пенистый — сексуально озабоченный.
— Мочка — урологическое судно или утка.
— Напасть — наркозная маска.
— Стенание — лазание от боли на стенку.
— Черепица — облысение.
— Экзаменатор — аллерген, вызывающий экзему.
— Ладно, ладно, ребятки, все хорошо, молодцы, только советую вам проверить, не повторяете ли вы уже сказанное или опубликованное прежде, — с ехидцей сказал Дмитрий.
— Да мы сами все придумали — вот тут, сейчас! — возмутилась Танька.
— Это правда, Дмитрий Андреевич, — подтвердил Леха.
— Я и не сомневаюсь. Но имейте в виду, как это там у классика? «Призрак бродит по Европе», так, кажется. Так вот, хохмы бродят по миру, не зная границ и таможен, по секрету всему свету. Так что учтите это. К тому же не забывайте про Ломоносова и Лавуазье.
Зима в этом году проскочила без особых сложностей. Не то что их вовсе не было, просто люди привыкли к ним, ждали и потому преодолевали с привычным терпением и ворчливостью. Сперва выпал снег, как водится, неожиданно, ну, словно бы это случилось где-нибудь в Рио-де-Жанейро, и улицы стали непроходимы и непроезжаемы. Потом зима слегка огрызнулась морозами и сразу же уступила. На смену шел грипп, зацепил кого надо и не надо и тоже пошел гулять дальше. Вслед грянула весна, не давая продыху ни людям, ни канализационным стокам, ни снегоуборочным машинам, которых катастрофически не хватало, потому что, во-первых… во-вторых… в-третьих… — и так до следующей весны.
Словом, все шло в Москве как обычно, ничего неожиданного, сплошные ожидаемые неожиданности.
Утро воскресного дня Танька позволила себе понежиться в постели. Ее комнатка выходила на восток, и первые лучи солнца прорывались даже через шторы. Пробуждение сегодня было волшебным — так случалось редко, и объяснить причину, механизм такого феномена она не могла: иногда, проснувшись, еще не раскрывая глаз, вдруг как бы теряла ориентацию в пространстве, и ей казалось, что кровать стоит совсем в другом углу комнаты. Она понимала, что это ей только кажется и стоит открыть глаза — все сразу встанет на свои места. Но почему-то хотелось продлить это состояние дезориентации, когда дверь, которая была справа от нее, представлялась совсем с другой стороны. Что-то в этом было сказочное, фантастическое, сулящее радость, удачу, новизну. Танька лежала так, с закрытыми глазами, пока ощущение себя в пространстве не возвращалось к реальности, и только тогда раскрывала глаза. В детстве так происходило значительно чаще, а сейчас только изредка, тем блаженнее были эти мгновения.
Она встала, раздвинула шторы и снова улеглась, прихватив с письменного стола книжку. Но читать не хотелось, отвлекал широкий солнечный луч, такой прямой и яростный, что хотелось потрогать его руками. Пылинки плясали в нем загадочный танец света, полный раскованности и бесшабашности. Видимо, это и есть то самое броуновское движение, которое так скучно изучать в школе и так приятно наблюдать наяву.
Лежать бы так и лежать…
Таня вспомнила, как вернулся накануне с работы отец, подавленный, сокрушенный окончательным решением направить на конференцию хирургов в Германию не его, а главного врача больницы, который хоть и был доктором наук, но терапевтом, никакого отношения к программе и тематике конференции не имеющим. По правде говоря, он и больных-то давно уже не смотрел, не лечил, не консультировал — стал просто руководителем, администратором, хозяйственником. Нужно отдать ему должное — хозяйственник он был прекрасный, умел учесть все потребности больницы, вовремя принять меры, организовать, надавить. Даже его заместитель по хозяйственной части порой жаловался, что главный «довлеет», не дает проявить инициативу. Жаловался он в основном Дмитрию, так как пару лет назад Дмитрий Андреевич буквально спас его отца, сделав операцию по поводу прободной язвы желудка вопреки тому, что терапевты ставили диагноз «инфаркт миокарда». Старик регулярно наблюдался у Дмитрия, боготворил его. А Дмитрий, каждый раз услышав это «довлеет», пытался втолковать завхозу, что нет в современном русском языке такого слова, а выражение «довлеть», через «о», имеет совсем другое значение — быть достаточным для кого-то, удовлетворять. Но все повторялось, и Митя подумал, что если уж журналисты-международники так говорят, будто никогда в жизни не заглядывали в словари русского языка, то пусть и наш замглавного выражается как хочет, черт с ним, в конце концов, он на самом деле просто завхоз.
А вот поездка в Германию сорвалась, и с этим ничего нельзя поделать. Обидно не то, что он, хирург, рекомендованный на эту конференцию, зря носился, собирал кучу бумаг, ходил в министерство и все такое, а сам факт произвола и собственной беспомощности — ну, не ходить же по инстанциям, что-то доказывать, разоблачать. Все бесполезно. Ясное дело — он наказан за непослушание, за то, что не уволил Николая, вернее, не очернил его, не подал докладную записку, где обвинил его в профнепригодности или постоянных нарушениях дисциплины, то есть не солгал во благо себе. Единственное, что он предпринял, — позвонил чиновнику в министерство, который занимался оформлением делегатов на конференцию, тот сказал, что сейчас занят, и просил позвонить через час.
Через час ему ответили, что имярек отошел. Митя взвился, поняв, что сценарий написан и утвержден, никто не собирается с ним встречаться, обсуждать так называемое недоразумение, и тогда его понесло, как порой случалось, когда приходилось иметь дело с человеческой тупостью и пошлостью.
— Как, неужели он умер? — воскликнул он в трубку. — Я разговаривал с ним всего час назад!
— Что вы такое говорите, мужчина! — возмутился на другом конце провода женский голос и, отчеканивая каждое слово, повторил: — Я же вам сказала — он отошел.
