– Я знаю, как и эту новую жертву, на кровати, – перебила Катя.
– На прилавке не хочешь? В отделе «Тысяча мелочей», у нее все лицо иголками и булавками было утыкано.
Катя вздрогнула: об этом Гущин не упоминал. Интересно, знает он про такие вот подробности?
– А Краузе не называла никаких фамилий? Может, она кого-то подозревала тогда? Она ведь знала всех, кто работал в универмаге? Понимаешь, этот убийца… ну, нынешний, и тот, прошлый… если только это не одно лицо… Они как-то сумели выбраться из наглухо закрытого, запечатанного здания, и охрана не среагировала. Ну, положим, тогда все эти датчики вневедомственной далеки от совершенства были, но сейчас-то там у вас сигнализация, наверное, самая современная?
– Нормальная сигнализация. Все, баста. Эту тему закрываем. Слышишь музыку? – Он поднялся.
В зале ресторана играл ансамбль.
– Все, танцуем медляк, – Марк подал ей руку. – Прошу, пани Катарина.
В зал они не пошли, а танцевали на летней веранде среди свечей-светляков, накрытых стеклянными колпаками, среди вздувавшихся от ветра занавесей, практически одни.
Где дождь, где сад – не различить…
– Надо же, как бьется, – Марк снова взял Катину ладонь и приложил слева к груди. – Редко со мной такое, практически никогда.
– Почитай свои стихи, – попросила Катя.
– Дрянь они.
– Все равно.
– Здесь и сейчас?
– Ага, – Катя положила в танце руки ему на плечи и заглянула в лицо.
– Ладно, – выражение его глаз изменилось, что-то дрогнуло там. – Сейчас… Погубила меня… да… погубила меня, братцы, раскрасавица-жена… Напоила меня, ведьма, хмельным зельем допьяна. И брожу я вместе с бесом, с ним, лукавым, сам не свой, по ухабистой и пыльной по московской мостовой. Задарю ее шелками, в ноги кину жемчуга. Только пусть она, голубка, приласкает дурака…
Катя сразу отстранилась. Все, игры заканчиваются, лирика… суровая проза начинается…
– Замечательные.
– Правда? Прямо сейчас сочинил.
– Так уж и прямо сейчас?
– Не веришь? Совсем, что ли, мне не веришь?
– Я верю. Только поздно уже, и я замерзла. Отвези меня домой.
– Намек понял.
В машине Катя наблюдала, как этот тип… этот гангстер-стихоплет что-то уж очень окрылился…
Еще чего захотел!
Что за вино он ей все подливал?
Огни, огни, огни…
– Приехали, доставка до квартиры, – Марк резко остановился у Катиного дома, вышел, решительный и порывистый, открыл дверь.
– На каком этаже живешь? На руках донесу до порога квартиры, а там делай что хочешь со мной.
Он наклонился, дыша алкоголем, и…
В руках Кати – маленький пистолет, она только что достала его из своей вечерней сумки. Да не заподозрит никто, что это всего лишь пистолет-зажигалка. Сюрприз!
– Марк, нам лучше закончить этот вечер друзьями.
Он смотрел на пистолет, на Катю.
Внезапно он расхохотался так громко и так заразительно, что…
– Ой, менты… ой, мамочка ты моя… ой, менты…
– Марк, это был чудесный вечер, правда, – у Кати у самой губы дрожали от сдерживаемого смеха. – Ну не надо, пожалуйста, не надо все портить, а?
– Ой, менты… Ладно, иди, провожу в подъезд до лифта. Там же темно. – Он двинулся вперед. – С пушкой на свидание… мама ты моя, куда же дальше… Иди, конвоируй, – он усмехнулся, – до лифта, а то там еще в обморок хлопнешься со страху, как в прошлый раз.
– И ничего не со страху. – Катя, поколебавшись, сунула пистолет-зажигалку обратно. И правда, что дурака разыгрывать? – И ничего не со страху. Просто этот ваш универмаг – жуткое место. Там, говорят, ваши сотрудники ни на минуту лишнюю вечером не задерживаются.
– И правильно делают, – ответил Марк, нажимая кнопку лифта. – Не черта им по ночам внутри делать. Все, до скорого, бэби!
Глава 32
ОТДЕЛ «ТЫСЯЧА МЕЛОЧЕЙ»
Утром после грозы на асфальте – лужи. Влага испарялась под лучами не по-утреннему жаркого солнца.
Блики на лобовых стеклах проезжающих по Александровской улице машин – все утром спешат в центр, в офисы, на работу.
Вывеска «Замоскворецкий универмаг» едва различима, слабо серебрится, потому что, если глядеть прямо на фасад, солнце бьет прямо в лицо. И хочется лишь одного – либо сразу же отыскать спасительную тень, либо войти внутрь, в прохладу мощных кондиционеров.
– Вчера на солнцепеке к сорока градусам температура подошла, а сегодня, может, и больше…
– Такого жаркого лета что-то не припомню…
– Нет, в 72-м, когда торф под Москвой горел, и в восьмидесятом, когда Высоцкого хоронили, – такое же пекло стояло…
Прохожие… случайные прохожие… короткие реплики…
Без четверти девять к служебному входу в универмаг подошли кассирша и продавщица Наталья Слонова.
– Что, еще не открыто?
– Позвони, Хохлов там, он в начале девятого приходит, наверное, просто перестраховывается, оттого и дверь запер.
Наталья Слонова нажала кнопку звонка.
Нет ответа.
– Вон Вероника идет, сейчас спросим.
Подошла Вероника Петрова.
– Привет, а что вы тут, почему не заходите? Открытие через десять минут.
– Вот не открывают, позвони Алексею, что он там, в конце-то концов? – сказала Слонова.
– Не стану я ему звонить, – Вероника отвернулась.
– Что, так и не помирилась со вчерашнего? Да ну, какая ерунда… Позвони, долго нам тут загорать? Или дай я позвоню.
Вероника достала мобильный, нашла номер Алексея Хохлова и протянула телефон Слоновой.
В этот момент к остановке подъехал троллейбус, и из него вышли еще сотрудники универмага. Все столпились у служебного входа.
– В чем дело, почему не пускают?
Слонова стала звонить Хохлову. Гудки, гудки, гудки… Внезапно возле универмага остановился черный «Фольксваген» – это и была машина Хохлова, все ее отлично знали. Он сам, запыхавшийся, озабоченный, выскочил из машины.
– Привет, в чем дело?
– Это мы у тебя должны спросить, в чем дело? Все закрыто!
– Я опоздал, такие пробки чудовищные, сейчас, сейчас. – Хохлов быстро открыл ключом дверь служебного входа, глянул на часы – всего две минуты до последнего предела «контрольного времени», согласованного с пультом охраны. – Женщины, пропустите меня, не толпитесь, я сейчас позвоню на пульт.
Он скрылся за дверью. Все собравшиеся терпеливо ждали – таковы правила. Наталья Слонова сунула мобильный Веронике. Заглянула ей в лицо.
