— Он меня раздражает. — Катя натягивала перчатки. — Ты меня, Никита, прости, но вы меня оба ужасно раздражаете.
— Жалеешь, что связалась?
— Я не жалею. Это работа. Моя и твоя. Просто этот дом.., он… Он какой-то не такой, Никита. Он чудной.
— То есть? — Колосов удивленно посмотрел на Катю.
— Ну, я не знаю, как тебе объяснить. Может, это мое впечатление о нем такое чудное. — Катя помолчала секунду. — Я вчера в этой квартире ночевала. А сегодня прямо заставляю себя туда возвращаться, снова ночевать. И еще… Я ни разу раньше в этом доме не была. Но у меня ощущение: дом мне знаком. Мы тогда с Сережей приехали, я только увидела дом с Ленинградки и подумала: ох, вот он какой, ЭТОТ ДОМ. И это не было связано с нашим делом. О Бортникове я в ту минуту совершенно позабыла.
— А о чем же ты тогда думала? Катя не ответила.
— Ты просто волнуешься, — сказал Колосов. — Это нервы, — он кашлянул. — Муж-то как?
— Что муж?
— Ну, как отреагировал на то, что ты переехала?
— Он мне не звонит. Куда звонить? У меня даже телефона, кроме мобильника, нет.
— Это нервы, Катя, — повторил Колосов. — Я знаю. Так бывает. Со мной тоже так было, когда… Ну, когда я впервые принял участие в таком вот.., народном театре.
Катя молча шагала, о чем-то думала.
— Значит, оба они знали этот дом прежде, еще до ремонта? — сказала она вдруг. — Алмазов и Тихих? А этот Тихих… Я вот запись слушала. Как он странно обмолвился, заметил? Говорил про однокурсника, а назвал его сначала «она».
— Я о нем думал. Тихих — богатый человек. Предприниматель. Не похоже, чтобы он позарился на деньги, украденные Бортниковым у «Трансконтинента». Ну, хорошо, предположим, именно он был сообщником Бортникова. Тогда сразу возникает много неувязок. И самая главная: деньги с самого начала предназначались сообщниками к дележу. Это около восьми-десяти пяти тысяч каждому. Для Тихих это не сумма. Он вон один почти полдома скупил. Честно говоря, для него и сто семьдесят пять тысяч — не сумма, чтобы так всем рисковать, ввязываясь в мокрое дело.
— Я не об этом вообще-то говорила, — тихо заметила Катя. — Я все к тому клоню, с чего и начала — слишком мало информации. Мы фактически ничего не знаем о всех этих людях и о…
— О самом Бортникове?
— О самом доме, — ответила Катя.
Подошел троллейбус, она села, двери закрылись. Было восемь часов вечера. Народ возвращался с работы. Улицы пустели, оживали дома.
* * *
Без четверти восемь Олег Алмазов на своей машине подъехал к кинотеатру «Варшава» на «Войковскую». Несмотря на холодный и промозглый зимний вечер, у входа в кинотеатр собралась целая толпа. Алмазов уже и вспомнить не мог, когда он вот так после работы отправлялся в кино. И когда на сеанс нельзя было купить билетов. Но на этот раз все так и было: все билеты раскупили не только на восьмичасовой сеанс, но и на поздний — ночной «нон-стоп». В «Варшаве» всю неделю шел «Властелин колец», и, приглядевшись, Алмазов понял, что кассы кинотеатра штурмуют в основном подростки.
— У вас билета не будет? — спросила Алмазова откуда-то вынырнувшая девчушка в меховой короткой курточке, с тесемочкой на лбу и закинутой за спину гитарой в черном чехле.
— Не будет, — ответил Алмазов.
— А вы кого-то ждете? — А что?
— Может, у вашего друга будет билет?
— Это вряд ли, девушка.
Алмазов застегнул куртку. Холодно. Однако надо ждать. Он и правда смутно уже помнил времена, когда вот так срывался в кино. Наверное, еще в школе с ребятами бегали в «Юность». Порой по два, по три раза на одну и ту же картину. Фильмы тогда, что ли, были круче? Или они сами еще не были избалованы? И видео ни у кого не было. Кажется, в восьмом классе Генке Сонину — у него родители по контракту на Шпицбергене работали — купили в «Березке» видюшник. Генка Сонин страшно воображал, а они всем классом однажды заявились к нему смотреть это видео. Техника эта казалась просто на грани фантастики, а кассета у Генки имелась всего одна, привозная.
Сколько времени утекло с тех пор, сколько кассет он, Алмазов, купил и пересмотрел, а ту, самую первую и единственную, помнил до сих пор: документальный фильм на голландском языке про Высоцкого и Марину Влади.
Он глянул на часы — без десяти. Скоро кино начнется. А она опаздывает. Он ее ждет, а она опаздывает. Она похожа на Марину Влади. Он заметил это. Не сразу, но потом, присмотревшись, понял: она точно на нее похожа. Копия.
На «Властелина» этого купила билеты она. Несколько дней они не встречались. А сегодня днем она сама ему позвонила на мобильник. Она гордая, почти никогда сама ему не звонила. Это он звонил — из дома, с работы, с мобильника, из телефонных будок. Но сегодня позвонила она. Не стала допытываться, где он пропадал, что делал. Просто сказала: я взяла билеты в кино, пойдем? Он ответил: конечно. Она сказала: тогда в восемь. Назвала фильм и спросила, читал ли он книгу Толкина? Толкина Алмазов не читал и желания такого никогда не имел. Ответил, что слыхал по телевизору о наших «толканутых» и про фильм тоже читал в «Комсомолке» — ничего, даже забавно.
«Это сказка, — сказала она. — Моя любимая. Тебе не кажется, что я еще не слишком старая для сказок?» С ней порой было трудно разговаривать. Алмазов вообще считал: она слишком много читала. Если бы она была не такая, а попроще, ему было бы с ней гораздо легче. Но.., тогда бы она была похожа на остальных, и он бы не чувствовал к ней того, что чувствовал. Она была первой в его жизни женщиной (а женщин у него было достаточно). Но она была первой, которую ему хотелось удивить и завоевать, совершить на ее глазах что-нибудь героическое. Например, выхватить зазевавшуюся старушку из-под колес мчащегося самосвала, или сигануть с моста в Москву-реку за утопающим, или спасти ребенка от неведомой грозной опасности, слыша за стеной его отчаянный плач.
Когда они встречались, она шептала ему на ухо: «Ты занимаешься любовью как герой» — и гладила его по голове, словно благодарила. А он.., если кому сказать — его бы на смех подняли, но это было правдой — он в эти мгновения жгуче жалел, что это просто его квартира, его диван, смятые простыни, а не поле боя. И что он просто любит ее, ласкает и берет, а не выносит из-под огня, спасая от полчищ жестоких врагов.
— Олежка, заждался меня?
Он обернулся. Она запыхалась. Видно, бежала от остановки до кинотеатра. Капюшон ее дубленки был откинут. Он видел снежинки на ее волосах. И ее глаза — сияющие, радостные.
— Привет, — сказал он. У него вдруг отчего-то перехватило горло.
— Ты что это осип? Простудился? — значит, она не поняла, что с ним. Как он рад ее видеть. — Ты почему без шарфа? Застегнись.
— Фильм начался, — произнес Алмазов. — Ты почему опаздываешь?
— Троллейбус в пробку попал, там авария в туннеле у «Сокола», — она поглядела на него.
