— Кого ловила милиция? Катя, о чем ты?
— Не знаю, надо поговорить с Гринцер. Сейчас же, немедленно! — Катя схватила Колосова за руку. — Слышишь, допроси сначала ее!
Внизу с улицы послышались возбужденные мужские голоса. Шум нарастал, превращаясь в скандал. Колосов махнул рукой — ладно, пока все, договорим позже. И поспешил на улицу.
— Да что же это такое?! Милиция! Где милиция? Что же это творится-то? Он же ее изуродовал, надругался над ней этот грязный подонок!
У милицейского «газика», в котором был заперт Игорь Зотов, бушевал разъяренный Станислав Леонидович Тихих. Он оттолкнул патрульных, преграждавших ему путь к машине, рванул дверцы, вытащил упиравшегося Игоря наружу и наотмашь ударил его по лицу, крича:
— Скотина, мерзавец! Убью тебя, мерзавец! Милиционеры бросились их разнимать, но Тихих всех раскидал. Гнев и отчаяние точно удесятерили его силы. И когда Колосов подбежал, чтобы вмешаться, Тихих, схватив Зотова-младшего за растерзанную куртку, ударил его о железный борт «газика»:
— Что ты с ней сделал, отвечай! Как ты посмел? Она же еще ребенок!
У Зотова хлынула из разбитого носа кровь, и в этот самый миг из «Скорой» раздался вопль роженицы и сразу же за ним — детский плач. Человек родился.
А в стоявшей рядом со «Скорой» серебристой «десятке» сидела испуганная, заплаканная, разом постаревшая и подурневшая Евгения Тихих. Она судорожно обнимала дочь, прижимала ее к себе, словно хотела от чего-то защитить — от чего?
Когда ее отец ударил Игоря Зотова, Оля Тихих остервенело вырвалась из цепких рук матери, выскочила из машины, истерически крича: «Не смей его бить, не смей его трогать, отойди! Он не виноват! Я сама, сама!»
Из подъезда милиционеры выносили на носилках труп Клавдии Захаровны.
Катя опустилась на обледенелую скамейку — ноги ее подкашивались.
Она подняла голову — в темных квадратах окон ослепительно сверкали лучи яркого полуденного солнца, каким-то чудом прорвавшегося сквозь плотную пелену туч. И дом, еще час назад напоминавший крепость, покинутую своим гарнизоном, теперь словно ожил. Казалось, эту кирпичную безмолвную громаду забавляла вся эта жалкая бестолковая людская кутерьма там, внизу, во дворе. Кате почудилось: дом своими окнами-глазами следит за ними настороженно, недобро и лукаво и словно ждет. Ждет чего-то еще, о чем знает только он сам.
Она сказала: его поймали не в Москве, а в Казани, — Катя напряглась, тщетно пытаясь сосредоточиться, — и еще она упомянула слово «газовщик» и еще говорила что-то о… Сосредоточиться не получилось — по Катиным нервам ударил пронзительный плач новорожденного, доносившийся из машины «Скорой».
Глава 30
КУТЕРЬМА
То, что Николай Свидерко забрал Катю в отделение милиции вместе с остальными жильцами, было, по мнению Никиты Колосова, правильной тактической уловкой, хотя… Хотя они безнадежно опоздали и со своими уловками, и с ходами. Ни одна самая гениальная оперативная комбинация уже не могла воскресить Клавдию Захаровну Зотову.
«Механическая асфиксия, — вслед за врачом „Скорой“ констатировал и судмедэксперт. — Примерное время наступления смерти с половины десятого до десяти часов утра».
В отделении Никита пытался снова поговорить с Катей, но на глазах соседей-фигурантов это было невозможно. Отделение было набито перепуганными очевидцами, которые, как они утверждали, видеть ничего не видели, кроме нового трупа в родном подъезде, и затурканными озлобленными свидетелями, от которых, кроме истерических угроз «немедленно звонить в приемную министра МВД, в мэрию, в Госдуму с требованием прекратить этот террор и беспредел», ничего нельзя было добиться.
Свидерко метался по отделению с видом рассвирепевшего Бармалея. Он окончательно отупел от шума, гама, от всей этой бестолочи и никак не мог ухватить суть происходящего.
— А я думал, что это Светка там в подъезде, когда нам об убийстве сообщили, — с отчаянием признался он Никите. — Думал: упустили ее наши в больнице, и она вернулась зачем-то домой. Думал, может, она не все нам тогда сказала и тут в доме у нее был, кроме Бортникова, кто-то еще. Подельник. Ну, и замочил ее с горя за то, что призналась и деньги нам выдала. А вышло-то вон что. Никита, да что же это такое? С ума они, что ли, все тут, в этом доме, посходили? Старуха-то Зотова тут при чем?!
Жильцов четвертого корпуса как могли развели, рассовали по кабинетам, не затронутым ремонтом. Опрашивали, убеждали, уговаривали. Но дело шло туго. Не было главного — взаимопонимания. Свидерко лично разговаривал с Евгенией и Станиславом Тихих. Оля Тихих в это время ждала в соседнем кабинете под присмотром инспектора по делам несовершеннолетних. Колосов, находясь в смежной комнате, слышал, как Свидерко настоятельно рекомендовал угрюмому, еще не отошедшему после сцены во дворе Станиславу Леонидовичу и его жене написать заявление на имя прокурора и отвезти дочь к врачу, чтобы установить факт изнасилования. Но супруги молчали. Видно, Станислав Тихих никак не мог пережить то, что узнал и услышал от дочери. После долгого колебания Евгения Тихих попросила разрешения переговорить с Олей наедине. Но и из этой затеи ничего не вышло. Оля наотрез отказывалась видеть родителей, просила, умоляла инспектора по делам несовершеннолетних отвести ее к Игорю Зотову, чтобы говорить только с ним. К Зотову ее, конечно, не допустили. А перед тем как допрашивать его, Свидерко предложил Никите побеседовать с отцом Игоря.
На Федора Семеновича Зотова было больно смотреть. За какие-то считанные часы на него свалилось столько событий — гибель матери, преждевременные роды жены и задержание сына. На вид Федор Зотов был самый обыкновенный сорокалетний мужик-трудяга — жилистый, худощавый, крепкий. Но он сдал прямо на глазах. Он то вспоминал об умершей матери, и тогда Колосову приходилось отпаивать его валокордином, то лихорадочно начинал звонить по мобильнику в роддом, куда «Скорая» хоть и поздно, но все же доставила Зою Зотову и восьмимесячного младенца-девочку. То допытывался, что же происходит с его сыном — где он, за что его арестовали?
Никита терпеливо объяснял ему, что Игорь не арестован, а только задержан, но, глядя в потухшие глаза Зотова-старшего, понимал, что все его слова напрасны.
О смерти матери Федор Зотов не мог сказать ничего, только повторял, что он утром, как обычно, торопился на работу, а мать говорила, что пойдет в ЖЭК. Что на работе его застал звонок жены. Та, рыдая, сообщила, что соседи нашли свекровь мертвой в подъезде, а у нее вот-вот начнется, уже началось…
— У вашего сына Игоря с вашей матерью были хорошие отношения? — хмуро спросил Зотова-старшего Свидерко.
— Да господи, он же ее родной внук, она его вырастила, вынянчила, — простонал Зотов.
— Скажите, Федор Семенович, мне вот что… Где вы работали до того, как устроились в службу охраны гипермаркета «Открытый мир»? — спросил Свидерко.
— В Шереметьеве, в аэропорту, — ответил Зотов. Но лицо его говорило: в своем ли вы уме, о чем вы меня спрашиваете? При чем тут это сейчас?
