— Никита, ты, пожалуйста, к моему дому не подъезжай, — попросила Катя, когда они уже сворачивали с Садового кольца на Комсомольский проспект, а затем и на Фрунзенскую набережную. — Вон там остановись, углу. Я дойду. А то тебе разворачиваться будет неудобно.
— Нормально разворачиваться. Как хочешь, как пожелаешь… Здесь остановиться? — спросил Колосов.
— Да, спасибо. До свидания. Завтра я тебе позвоню, насчет результатов вскрытия.
— Да ради бога, — Колосов свирепо газанул, развернулся на набережной и умчался.
Вот и все. День, ночь, сутки прочь…
Вадим Андреевич Кравченко — любимый муж, «драгоценный В…», имел вредную привычку курить по вечерам на балконе. А оттуда — отличный обзор и набережной, и Москвы-реки, и парка, и «чертова колеса». И старую черную «девятку» Колосова Кравченко знал облупленную. И самого начальника отдела убийств, знал заочно (знакомиться демонстративно не желал). Знал и терпеть его не мог.
Катя посмотрела на свой дом: так и есть — во квартиры свет. На балконе — знакомая до боли личность. А с ней рядышком вторая личность — маленькая, «драгоценному» чутm ли не по локоть. Ба да ведь сегодня пятница! Как же она, позабыла? А вечерами по пятницам друзья детства встречаются после, недельной разлуки. Рядом с Кравченко на балконе стоял Сергей Мещерский.
Катя прямо даже расстроилась: ну вот, здравствуйте вам, сейчас бы в ванну горячую, душистую бултыхнуться да на диван. А тут ужин готовь, суетись, корми этих троглодитов — крупного и мелкого — и слушай в сотый раз уже не по телефону, а въяве, как восторженный Мещерский будет рассказывать о последней экспедиции фирмы «Столичный географический клуб», к черту на очередные кулички.
Дверь квартиры она открыла своим ключом. Когда ваш муж бродит по квартире, как барс, волей-неволей хочется проскользнуть тихо, как мышка.
— Наконец-то, не прошло и полгода. Явление семнадцатое: те же и она. Серега, ну ты понял, нет? — Многозначительно и вызывающе из глубины квартиры Кравченко.
— Катюша, добрый вечер. Вот и хорошо, наконец-то… А мы тут с Вадькой… Вадик, я тебя прошу! Только спокойно, только в рамках! — Радостно, растерянно Мещерский, выпархивая в прихожую навстречу Кате.
— Ах, отстаньте вы оба от меня! Я с ног валюсь. — Катя сбросила куртку, швырнула сумку не зеркало. Нападение — лучшая защита. Хотя она, между прочим; ни в чем и не провинилась.
Отмокая в горячей ванне среди пара и пены, она слышала два спорящих голоса: бу-бу-бу. «Драгоценный» и его дружок, упражняясь в красноречии, гремели на кухне посудой. Вот что-то разбили…
Ужинали, однако, все с отменным аппетитом. Мещерский болтал без умолку, обращаясь поочередно то к усталой Кате, то к хранящему гордое молчание другу детства Кравченко. Закончил рассказывать яро Каирский музей и мумию фараона Рамзеса, начал про путешествие по Нилу. Катя слушала, собрав остатки терпения в кулак: вдоль да по Нилу, вдоль да по широкому, сизый селезень плывет…
А что она вообще такого сделала? Она смело и открыто вперила взгляд прямо в «драгоценного В…». С чего это вдруг такие молнии сверкают в ваших прекрасных очах? Что я сделала, в чем провинилась перед вами? Я не гуляла, не, тусовалась, не прохлаждалась в этих Тутышах. Я работала, приносила, как могла, пользу обществу и государству. Ну а что поздно домой вернулась, так эхо так уж вышло. Ей вспомнилось сумрачное лицо Колосова в автомобильном зеркальце. И тот тоже уехал недовольным — ну а я-то, бедная, при чем?!
— Вадик, достань, пожалуйста, молоко из холодильника. Пусть оно постоит, а то у тебя гланды, — напомнила она, как обычно, «драгоценному».
— Сегодня я пью пиво, — Кравченко покосился Мещерского. И тот на полуслове поперхнулся своим плаванием по Нилу.
— Ну, как в Питер скатал, удачно? — спросил его погодя Кравченко.
— Да ничего, нормально. Знаешь, кого там встретил? — Мещерский обрадовался новой, неизбитой теме. — Помнишь Лыкова Ваню? Он с сестрой был. Столкнулись на Невском случайно, представляешь? А здесь лет не виделись…
— Он где сейчас? Чем занимается?
— Он все такой же, как был чумовой, так и остался. Мещерский усмехнулся. — Чем занимается, я так толком и не понял. Какие-то дела помогал решать сестре на антикварном аукционе. Они там мебель отбирали для одного богатого коллекционера, дальнего родственника из Франции.
— Еще один князь Лыков из Парижа? — хмыкнул Кравченко. — Мельмот-скиталец?
— Из Парижа, только не Лыков, а Салтыков. Приехал сюда к нам, на историческую родину, чуть ли не всем. Хочет бывшее родовое имение восстановить, сделать из него помесь культурного центра и загород клуба.
— Как, как его фамилия? — спросила Катя.
— Лыков Иван. Да ты разве не знаешь его?
— Нет, того, кто приехал из-за границы?
— Салтыков Роман, — ответил Мещерский и посмотрел на Катю: — А что?
— Ничего. А место это, где имение, как называется?
— Не помню… Кажется, Лесное. Это вроде по Рязанке надо ехать. Слушайте, ребята, мы так до сих пор ничего и не решили насчет выходных. Вадик, Катя?
— По-моему, тут нечего, решать, Серега, друг. Тут кое-кто не слишком нуждается в нашей компании, — веско изрек Кравченко. — По-моему, кто-то заработался совсем. Совесть последнюю потерял.
— По-моему, кто-то напился как поросенок, — парировала Катя. — Сереженька, я насчет выходных полностью с тобой согласна, надо проветриться на свежем, воздухе. И вот что мне в голову вдруг пришло — ты хорошо знаешь этого Салтыкова?
— Не близко, но знаю. Он вообще-то и мой родственник тоже, — ответил Мещерский, — дальний, по линии деда. Мы с ним несколько раз встречались в…
— В Париже, на Елисейских Полях, — докончил Кравченко. — Ну, мать вашу, аристократы!
— А что, если нам съездить в это Лесное, посмотреть на реставрационные работы, познакомиться с этим Салтыковым? — предложила" Катя.
— Можно, конечно, если ты хочешь, если это так тебя заинтересовало. — Мещерский пытливо посмотрел на Катю, отметив, что ни про какие реставрационные работы он и не заикался. — Роман Салтыков — человек неплохой, вполне светский. Всем нашим страшно увлекается, откликается на все живо; по-детски открыто. Поедемте, я вас с ним с удовольствием познакомлю.
— Ну да, тебе ж это раз плюнуть, — Кравченко откинулся на стуле, взял столовый нож, провел лезвием по пальцу. — Слушай, Серега, ты бы это… хоть разок показал нам, продемонстрировал эту свою голубую княжескую кровь.
— Вадик, прекрати, — сказала Катя.
— А чего сразу Вадик? Чего прекрати? Когда тут некоторые своим княжеским происхождением хвалятся. А у меня дед был шахтер с Донбасса, В шахте уголь рубил пролетарски-ударно. Ну что, слаба предъявить свою голубую…
— Ну на, на, вскрой и убедись! — маленький Мещерский, порозовевший от пива и ужасно похожий в этот миг на Лермонтова с портрета в школьном учебнике, сунул подлое Кравченко свое запястье. — Успокойся, Катя, все в полном порядке. Просто некоторые у нас что-то нарываться стали на грубость. Неизвестно с чего цепляются ко всем.
