Марья Никифоровна как рентген сверлила его взором.
— Утром-то? Да в двенадцать колонна воинская проходила. Одни грузовики.
— А до этого? Раньше? Часов в девять-одиннадцать?
— Милый, а кого убили-то? — спросила Марья Никифоровна.
— Профессоршу из Лесного, реставраторшу, — ответил Кулешов.
— Это полную-то такую, в очках, что в церковь нашу все ходила, к отцу Димитрию?
— Нет, подругу ее, Наталью Павловну, которая профессор-искусствовед из Москвы, — сказал Кулешов. — Она на станцию шла утром, видно, на электричку спешила.
— Видала я ее, тоже в церкви нашей видала, — Марья Никифоровна покачала головой. — Представительная женщина, солидная… Ох, горе-то. И что же это такое тут у нас делается-то? Прямо оторопь берет. Кто ж это у нас тут такой завелся-то? Нелюдь-то?
— Ищем мы, Марья Никифоровна. Видишь, только с места, оттуда. Промокли все до нитки.
— Так чайку, может, горяченького? Или пивка вон — согреться?
— Нет, спасибо, некогда нам, — сказал Колосов. — Так вспомните, пожалуйста, какие машины тут утром проезжали?
— Да проезжали, разве все вспомнишь? Военные, а потом перед ними-то самосвал был перхуровский, почтовая одна была. Продуктовая в магазин, в Воздвиженское. И эта была тоже — та, на которой профессорша-то ваша тут прежде ездила.
— Какая эта? Чья? — спросил Никита.
— Да Малявина. Иномарка-то иностранная которая. Она самая и была. У шлагбаума тут стояла — я— как; скорый пропускала пятьдесят седьмой в десять десять.
— В десять минут одиннадцатого? — переспросил кита, — И Малявин останавливался тут на переезде? И его самого видели за рулем или только его машину?
— А как же? И машину, и его самого видала. Курил папироску все в окно, пока поезд-то ждали, — Марья Никифоровна покачала головой. — Ой-ей, как теперь ходить-то нам тут, как жить? Кто ж это творит-то все? А мы со стариком-то моим Митричем одни ведь в доме. И oн с утра пластом уж лежит, поясница у него.
— А куда Малявин ехал? В какую сторону? — спросил Никита.
— Туда, куда ж еще? Тут одна дорога — прямо все, прямо, — Марья Никифоровна Дуля ткнула рукой в окно. — Назад-то он, видно, другим путем вертался, не здесь. А машина-то у него приметная, солидная. С нашими замухрышками не спутаешь.
Глава 14
ИДЕАЛИСТЫ И ПРАГМАТИКИ
В этот понедельник Анна Лыкова работала в антикварном салоне с трех часов дня. Антикварный мирок в Сивцевом Вражке в последнее время стал дли нее последним прибежищем. Здесь, на работе, она была день-деньской на людях и одновременно предоставлена сама себе. Анна Лыкова — ведущий артдилер салона «Галантный век». Антикварный бизнес — дело прибыльное, торговля шла неплохо, но для Анны все эти вещи, что проходили через ее руки и оседали на витринах за пуленепробиваемыми стеклами в ожидании покупателей, были не просто товаром на продажу. Во многих из них она словно узнавала старых знакомых, которых уже видела однажды — давно, в какой-то другой жизни.
Антикварный салон на Сивцевом Вражке за скромной вывеской своей скрывал первоклассные, редкие вещи. Хозяин салона Навроцкий — стреляный антикварный воробей, выходец из некогда знаменитой, давшей антикварному миру десятки громких имен коллекционеров, скупщиков и оценщиков системы Ленкомиссионторга, обладал двумя главными профессиональными достоинствами, столь редкими в мире бизнеса -безошибочным чутьем и безукоризненной репутацией.
На маленьких витринах салона, подсвеченных серебристым светом, бывало встречались друг с другом и будущими своими владельцами ювелирные украшения фирм «Фаберже» и «Кехле», колье и броши «французские цветы», великолепные камеи и медальоны восемнадцатого века, В сейфах-шкафах искушали коллекционеров обширные нумизматические коллекции, жемчужиной которых был серебряный динарий Нерона, отчеканенный в год пожара Рима, старинная бронза, фарфор, стекло и мозаика.
Выходец из знаменитой системы Ленкомиссионторга Навроцкий не уставал повторять Анне Лыковой, которую в свои шестьдесят пять ценил и как дельного специалиста, и как молодую симпатичную женщину, что все новое — это хорошо забытое старое, и поэтому не стоит гнаться за изменчивой модой, а надо самим формировать ее среди своих потенциальных клиентов. Он располагал обширными связями как среди собирателей и коллекционеров, так и среди нуворишей-толстосумов, а также среди сдатчиков, между которыми было немало владельцев наследственных собраний — племени, как известно, почти совершенно исчезнувшего.
Когда в антикварном салоне «Галантный век» раздался этот телефонный звонок, Анна с Навроцким были заняты осмотром только что сданных на комиссию парных бронзовых ваз. Вазы эти стали предметом жаркого спора.
— Анна Николавна, вы взгляните на это клеймо непредвзято, — говорил старый Навроцкий, осторожно поворачивая в руках маленькую вазу стиля ампир. — Эта клеймо петербургской ювелирной фирмы «Никольс и Плинке».
— Да, но это их стандартное фабричное клеймо, — возражала Анна. — А на этой вазе, парной, заметьте, помимо этого фабричного, есть еще именное клеймо Роберта Кохуна. А он был ведущим мастером этой фирмы.
— Вот это меня и смущает. Даже более скажу — настораживает, Анна Николавна. Отчего же тут два клейма? Вазы изготовлялись как парные видимо, для одного владельца, — Навроцкий бережно взял в руки вторую вазу и сравнил. — Да, похоже на именник Кохуна. А он, насколько мне известно, никогда не ставил свое именное клеймо рядом с клеймом фирмы.
— А может быть, эта ваза в конце века не была продана на через их ювелирный магазин в Петербурге, — возражала Анна. — А ушла к заказчику прямо с фабрики, из рук мастера.
— Возможно, но меня это несоответствие все же смущает. Посмотрите в ваш верный компьютер, я не могу обращаться с этой новой техникой, вы знаете, — во сколько эти вазы у нас были оценены первоначально?
— Анна Николаевна, вас к телефону, — в кабинет Навроцкого, где они сидели, заглянул охранник из зала.
— Павел, я сейчас занята. Пусть перезвонят минут через двадцать, — ответила Анна.
— Вас спрашивает Роман Валерьянович Салтыков.
Анна резко поднялась с мягкого кресла. Навроцкий оторвался от изучения клейм.
— Анна Николавна, дорогая, что с вами? — спросил он.
— Ничего… голова что-то вот… закружилась.
— Идите, идите скорее. Он ждет на телефоне. Это наш лучший клиент. Передайте ему от меня, пожалуйста, что, если он, как и было условлено, приедет взглянуть на камеи, я закрою магазин. Мы будем договариваться с ним приватно.
— Хорошо, я передам, — Анна направилась в зал. Походка на зоркий опытный глаз Навроцкого у нее была какой-то неровной. Словно ей сейчас немилосердно жали замшевые итальянские туфли на высокой шпильке.
Она взяла трубку телефона на пульте охраны:
