К сожалению, данные вызовы не вполне осознаются в России на правительственном уровне. Достаточно упомянуть заявления нашего президента о неконкурентоспособности возобновляемой энергетики или запись в твиттере Минэнерго в феврале 2015 г.: «Пока мы исходим из того, что промышленной альтернативы углеводородному сырью все-таки нет». Правительство не видит очевидных фактов или зарывает голову в песок. Ввод новых мощностей в одной только мировой ветроэнергетике за один лишь 2014 г. в объеме, превышающем все мощности российской гидроэнергетики, – это ли не промышленная альтернатива?
Для России ситуация осложняется еще и тем, что наш основной, европейский рынок, на который направляется большая часть российских нефтяных и газовых потоков, сделал однозначный выбор в пользу чистой энергии и движение в этом направлении будет происходить на нем быстрее, чем в среднем в мире. Переориентация экспортных поставок на азиатские рынки требует значительных капитальных инвестиций в транспортную инфраструктуру, при этом оправданность таких вложений также неочевидна. И Китай, и Индия ускоренными темпами развивают возобновляемую энергетику, и не факт, что к моменту создания необходимых транспортных мощностей они будут нужны. Точнее, никто не откажется от покупки сырья, но вот какой ценой?
В связи с этим колоссальные инвестиции в разработку новых все более сложных и капиталоемких месторождений, предполагаемые нефтяными и газовыми компаниями, связаны с повышенными рисками. Особенно это опасно в нашем случае. Высокая доля государственного бизнеса в сырьевом и финансовом секторе России, использование средств Фонда национального благосостояния для финансирования нефтегазовых проектов фактически способствует тому, что данные риски ложатся не на «акционеров» и менеджеров сырьевых монополий, а «размазываются» по всему обществу.
Аппетиты менеджеров от нефтянки весьма высоки, приятно работать с большими бюджетами, особенно когда деньги чужие. Глава Роснефти, И. Сечин, говорит об «объективном факте – новая нефть дается трудно и требует как инноваций, так и крупных инвестиций, а значит, и адекватных цен»
[309]. В том и состоит проблема будущего сырьевых рынков, что необходимые все более крупные инвестиции для добычи нефти и газа со все более высокой себестоимостью могут и не оправдаться «адекватной», сиречь высокой, ценой. В таком случае мы получим повторение ситуации второй половины 1980-х гг., когда «ускорение» обернулось кладбищами недостроенных (ненужных) объектов капитального строительства. Надеюсь, я достаточно подробно раскрыл существующие на рынках тенденции, чтобы убедить читателей в ненулевой вероятности подобного развития событий. Соответственно, хотелось бы, чтобы государственная политика учитывала также и неблагоприятный для сырьевых отраслей вариант динамики энергетического рынка.
Нефтегазовый сектор важен для России не только в плане экспортных валютных поступлений, но и по той причине, что на нефтегазовую отрасль завязана существенная доля отечественной промышленности. Количество рабочих мест в сырьевых и смежных отраслях исчисляется миллионами. Разумеется, дальнейшее развитие разведки, добычи и соответствующих технологий важно для страны. В то же время при крупных новых вложениях государственного бизнеса в сырьевых отраслях следовало бы более прозрачно очерчивать круг ответственных за принимаемые решения.
Кроме того, крупным российским нефтегазовым компаниям, пожалуй, пришло время задуматься о диверсификации бизнеса, если не о будущем перепрофилировании. Посмотрите на китайский гигант Sinopec, который «уже готовится к временам, когда продажа топлива станет “не ключевой” деятельностью», а сеть его заправочных станций и находящихся при них магазинов будет торговать в большей степени потребительскими товарами, нежели топливом
[310].
Новая модель развития
Неопределенность будущего рынка углеводородов обостряет давно наболевшие вопросы смены модели экономического развития, ухода от сырьевой зависимости российской экономики. Мы много говорим о замещении импорта, но пока импортозамещением успешнее занимаются «наши партнеры», медленно, но верно избавляясь от потребности в российских углеводородах. Почему у них это получается?
Лидерами в возобновляемой энергетике являются индустриально развитые страны, имеющие четкую промышленную политику, прозрачные меры финансовой поддержки производителей (и потребителей), активно и обильно финансирующие научные исследования как прикладного, так и фундаментального характера. Именно данные черты являются причинами их технологических преимуществ, в том числе перед Россией. Они позволяют предпринимателям зарабатывать в сегменте возобновляемой энергетики все больше и больше, получая выгоду не только от роста сегмента альтернативной энергетики в своих странах. Колоссальными темпами растет также экспорт, причем как готовой продукции (ветряные турбины, фотоэлектрические панели), где все больше усиливаются позиции Китая, производящего львиную долю мировой фотоэлектрики, так и инжиниринговых решений (заводов и электростанций) «под ключ». Например, огромный рынок Индии, стремящейся за короткий срок провести крупнейшие изменения в энергетике и существенно увеличить долю ВИЭ, активно осваивается американским и китайским бизнесом. Современное оборудование нового завода по производству солнечных модулей отечественной компании «Хевел» в Новочебоксарске было разработано и произведено, увы, также не российскими специалистами.
Таким образом, первоочередным ответом на вызовы, которые возобновляемая энергетика бросает российской сырьевой экономике, является отнюдь не ускоренное развитие сегмента ВИЭ. Наука, промышленные технологии и производства – единственная основа, на которой Россия сможет экономически развиваться в дальнейшем. Развитие, например, машиностроения, в том числе станкостроения, дает колоссальный мультипликативный эффект. На одно место в машиностроении может создаваться до семи рабочих мест
[311]. Наконец, нельзя недооценивать роль сложного, технологичного и наукоемкого производства в совершенствовании социальной структуры общества – в создании образованного, творческого, по-настоящему креативного слоя граждан.
В настоящее время, увы, российская экономическая модель во многом основывается на перераспределении богатства, созданного еще в советский период. Основные используемые месторождения ископаемого топлива разведаны и освоены еще во времена СССР. В то же время большинство важнейших несырьевых отраслей фактически похоронено (качать нефть на подготовленных предками месторождениях проще, чем заниматься инженерно-конструкторской работой). Зависимость от импорта в станкостроении, тяжелом машиностроении, радиоэлектронике, фармацевтике и т. п. составляет 80–90 %. В тех же сырьевых отраслях технологичные способы бурения (наклонного и горизонтального) в значительной мере зависят от используемого импортного оборудования. Причем разрушена не только высокотехнологичная, но и обычная индустриальная база. Страна, обладавшая ведущей гидроэнергетикой в мире, не способна сегодня производить турбины для малых ГЭС
[312].
