— Мы их по всем аналогичным эпизодам в области начинаем проверять, — хмуро продолжал Жаров. — Не только у нас были такие факты нападений на водителей-транзитников, но и на Симферопольском, на Каширском шоссе. Будем их теперь по всем датам гонять. А ты с кем из них, Никита Михалыч, толковать будешь по своему профилю? — Он выделил последнее слово особо: Колосову известно, что нужно от этих отморозков. Круглый же, если учитывать его прошлое и новоприобретенную от безнаказанности наглость, вполне способен и на «профиль», интересующий сейчас начальника отдела убийств. — Учти: Васильченко — сопляк, с семьдесят седьмого года он, недоросток еще. А Ваня Говоров — на игле давно и крепко. Зрачки — с булавочную головку.
— С Ваней пусть Андреев потолкует, а я.., я бы с Павликом сейчас прокатился. — Колосов недобро прищурился. — Под Косовского он челку все еще носит, нет?
— Лысины стыдится. — Жаров потер начинающую редеть макушку. — Это я вот все хочу тоже, да… Будут в городе языками трепать, что начальник розыска под бандюгу стилизуется.
— Не будут трепать, — Никита усмехнулся. — Человека по делам ценят. Побольше добрых дел, Григорий Петрович, и никаких сплетен, все зачтется. Ладно, пусть Свайкина мне покажут во всей его красе, я вниз пошел, в изолятор.
Жаров неодобрительно смотрел вслед начальству из главка: легко ему, Никите, — приехал, уехал, орел ты наш управленческий. А тут сидишь, славно приклеенный к земле, и еще это чертово убийство в Кощеевке… Как говорится: Бог дал, Бог взял. Дал успешное раскрытие серии разбойных нападений на дорогах, дал поимку вооруженной банды, а взял…
Жаров подошел, к окну. Главное — не дергаться, не гнать сейчас волну. Даже если это маньяк — никто пока не должен о нем знать из посторонних. Только диких слухов в районе не хватало. Впрочем, подумал он тоскливо, соседи в Чудинове как ни скрывали тех вьетнамцев безголовых, а тухлый слушок там уже пополз об этом происшествии… Господи, что же это такое? Неужели это наш Круглый Павлик такое вытворяет? Нет, это было бы слишком уж просто. А в оперативной работе просто либо не бывает, либо…
Жаров снова потер макушку. Действительно, с поимкой Круглого и его компании ничего еще не кончилось. Все лишь только начинается…
5
«Я НЕ УБИВАЛ!»
Беседовать с гражданином Свайкиным по своему профилю Колосову не то чтобы не терпелось, а… Ему просто хотелось взглянуть на Круглого Павлика, снова увидеть эти наглые гляделки, которые год назад посла оглашения приговора в суде светились таким торжеством и злорадством. Не то чтобы начальником отдела убийств сейчас двигало низменное чувство мести и не меньшего злорадства, но,.. Лицезреть Круглого Павлика на тюремных нарах было чертовски приятно! Хоть одно положительное впечатление за эти сумасшедшие сутки.
А насчет трупа в кощеевском овраге… В глубине души Колосов сильно сомневался в том, что обезглавливание — новое хобби гражданина Свайкина со товарищи. И для таких сомнений имелись весьма веские основания. Однако кой-какие важные подробности происшедшего в «Икарусе» Свайкин и его подельники все же могли сообщить. Если бы, конечно, захотели. Но Колосов был готов спорить на что угодно, чтя Круглый Павлик, снова угнездившийся на параше, ни видеться, ни тем более откровенничать со своими взявшими наконец верх недоброжелателями в форме категорически не желает.
И все-таки…
В ИВС (изоляторе временного содержания) Красноглинского ОВД, если можно так выразиться, царило торжественно-приподнятое настроение. Колосов отметил, что лица дежурных охранников были исполнены важности. Поимка вооруженной банды вызвала нешуточный ажиотаж даже за этими толстыми бетонными стенами. Все суетились: по коридору то и дело конвой проводил аборигенов — задержанных ранее нарушителей правопорядка, перемещая их в другие камеры, уплотняя. Для Круглого и его свиты освобождались места. Всю четверку надо было рассредоточить по отдельным камерам, дабы они ни под каким видом не могли общаться друг с другом.
Мимо Колосова провели дремучую личность, более похожую на отпрыска снежного человека, чем на подследственного или подозреваемого. Существо несло под мышкой скатанный матрац весь в желтых пятнах с подозрительным запахом. Как пояснил Колосову начальник дежурной смены, это была главная достопримечательность изолятора — Юра Юродивый. Бомж, самолично избравший себе тюрьму в качестве жилища. Его постоянно задерживали за хулиганские действия, грубо нарушающие общественный порядок и отличающиеся особым цинизмом, как-то: отправление естественных надобностей в публичных местах — на площади перед зданием городской администрации, у подъезда местной прокуратуры и «в знак сидячего протеста» у дверей городского суда и управления жилищно-коммунального хозяйства. По его собственным признаниям, Юра совершал все эти циничные поступки «западло», дабы его снова и снова забирали в милицию, предоставляя «на халяву», кров и стол. Однако, уже будучи «на тюрьме», Юра Юродивый наотрез отказывался мыться, стричься и в результате благоухал так, что рядом с ним в камере редко кто выдерживал больше суток.
— Круглого, голубя, сейчас с этим и поместим, — плотоядно усмехнулся начальник дежурной смены. — Пусть они, сизокрылые, друг на дружку любуются.
Этот мелкий садизм был, видимо, лишь началом тех неудобств житейского плана, кои ожидали Круглого Павлика в стане его заклятых врагов. И Колосов решил поспешать с беседой, пока Круглый, узрев своего вонючего сокамерника, не озлобился и не замкнулся.
Когда конвой ввел Свайкина в следственный кабинет изолятора, Павлик с тоской оглядел выкрашенные серой масляной краской стены и крохотное зарешеченное оконце, а потом сел на привинченный табурет и обхватил бритую голову руками, Колосов минуты две молча созерцал его розовую макушку, а потом заметил как бы между делом:
— Ну, это еще не самое плохое место, Паша. Отнюдь. Будут у тебя места и похуже. Как пить дать.
Свайкин не шевелился, напрочь игнорируя собеседника, которого, кстати, распрекрасно узнал. Как же, тот самый мент, который тогда, два года назад, когда все так плохо начиналось и так благополучно кончилось в суде, на нескольких вот таких же беседах ядовито отравлял ему, Свайкину, уже начинавшую помаленьку налаживаться жизнь.
И тогда, и это Круглый Павлик тоже распрекрасно помнил, мент своего добился… Словом, с глазу на глаз с ним в кабинете Свайкин сознался в убийстве палаточника. Его тогда, правда, несколько успокаивала мысль, что постыдная уступка этому легавому — всего лишь слова, слова, слова. Как говорят бывалые люди — пустая мурзилка.
— «Вышку» и на этот раз по нашей гуманности ты, конечно, навряд ли получишь, Паша, врать и пугать тебя не стану, но… — продолжил Колосов задушевным тоном. — Но насчет пожизненного… Или, на худой конец, четвертачок…
Свайкин дернулся, словно его ужалили, и впился в мента яростным взглядом: Колосов грустно усмехался, словно жалея его, пропащего, а сам думал — вот сейчас Павлик лихорадочно кумекает, о каких же еще налетах (помимо красноглинского разбоя) может быть известно оперативникам. За ними много, много всего — по гляделкам его бегающим это ясно, но вот насчет убийств…
