Годы работы в уголовном розыске научили его железному Правилу: совпадения, какими бы удивительными они ни казались на первый взгляд, — вещь коварная. Горе тому сыщику, который слепо идет у совпадений на поводу. И лучше изначально верить человеку, просто потому что хочешь ему верить, чем…
— Ничего еще с ним не ясно. Ничего, понял? Тебе — может быть, а мне — нет, нет и нет, — жестко оборвал Колосов некие «отвлеченные» рассуждения Свидерко, подчиненные, однако, вполне определенной логике: надо брать этого хмыря Белогурова за задницу и трясти как следует. — Мы ничего толком об этом человеке не знаем. А плести домыслы на пустом месте…
— На пустом ли? — Свидерко щурился.
— Да, он бывал в «Колорадо» — вместе с десятком других клиентов, да, он был знаком с Салтычихой, Марсияновым и…
— И китайцем. А китаец пропал, Никита.
— Да, китаец пропал! И трупа его нет! А Марсиянова убили. Да, в деле вырисовываются какие-то «Жигули», вроде похожие по приметам на наши…
— Завтра же рвану в ваши Мытищи и потолкую с этим Панкратовым по-свойски.
— Но, Колька, пойми же ты, все это еще не дает оснований… Это все ведь… Он же помог нам. По-крупному однажды помог. Пришел сам, когда мы нуждались до зарезу в такой вот чисто человеческой помощи. И только за одно это я… — Колосов запнулся. — Я не допущу, чтобы он пострадал без вины. Понял? Если он не тот, кто нам нужен, а он скорей всего — не тот, то… Да, мы будем его проверять, но… Я хочу сделать это так, чтобы он никогда об этом не знал. Иначе… Иначе в другой раз он к нам не придет. Ни за чем. Ни за защитой, ни с помощью. А я этого не хочу. Я не приучен так работать с людьми. Так бросаться их доверием!
— Не читай мне мораль! — Свидерко нахмурился. — Я отлично понимаю, что такой подозреваемый тебя не устраивает. Потому что у вас был отличный контакт. Он помог вам. Но у нас четыре трупа без голов, Никита, плюс пропавший парень двадцати пяти лет, плюс расстрелянный в машине, плюс… И дела — нераскрытые висяки. И ты пойми меня: я не против веры в человека. Но она должна не слепой быть, как у тебя, а в разумных границах!
— У веры нет границ, Коля. Она либо есть, либо ее нет.
— Давай тогда договоримся так: ты верь в человека, а я пущу за ним наружку. — Свидерко зло сплюнул. — И совесть твоя будет чиста. Но поначалу мы вместе, если ты все еще не против такого нашего спарринга, займемся той тачкой.
А о тех «жигулях» как раз никто ничего не знал. Местный участковый ни о жильцах дома номер 6, ни о принадлежащих им машинах был, как он выразился, «не совсем в курсах». Сотрудники отдела убийств начали осторожный опрос обитателей Гранатового переулка. В офисы, в магазин, к жильцам коммуналок заходили под видом работников ЖЭКа, электриков, связистов, сотрудников санэпиднадзора, налоговой инспекции. Этот негласный опрос местного населения, однако, никаких результатов не принес. Светлых «Жигулей» первой модели никто в переулке не помнил. Некоторые говорили: «Может, и были какие — да разве точно скажешь? Прорва машин вокруг — Ордынку перейти невозможно! А ведь была такая тихая замоскворецкая улочка».
Итак, основного связующего звена — машины не было. Колосов не мог знать, что обгорелый остов «копейки» следует искать на тихом подмосковном пустыре у заброшенного железнодорожного переезда. Он испытывал какое-то странное облегчение. Почему — и сам не мог объяснить. Только понимал: ему было бы хуже, найди они эту машину.
День клонился к закату. И ясности, как и у Кати, у Колосова не было никакой. Свидерко кипел жаждой деятельности. Предлагал выбирать: либо — либо. Либо проверять Белогурова гласно — то есть вызывать его в управление розыска и начинать детально, жестко и настойчиво прояснять все скользкие вопросы и темы. Либо — негласно: то есть устанавливать за галереей и ее персоналом наблюдение. Свидерко прямо из себя выводила та странная нерешительность, в которой, как ему казалось, пребывал и бездействовал его коллега из области. Он с ходу приписал ее слабости начальника отдела убийств: «Выдохся, что ли, Никита? Если выдохся — так и скажи. А то развел тут гамлетизм какой-то прямо — быть или не быть!»
А Никита… Он сам никогда бы себе не признался, но это была чистая правда. Прежде чем решиться на какие-то конкретные действия в сложившейся ситуации, ему просто необходимо было еще раз поговорить с Катей. Он тоже не мог забыть их последнего разговора. И у него остался от него муторный осадок: Катя не сказала ему всей правды. Почему? Что она знала о Белогурове такого, чего не хотела доверить ему, Никите? И почему таким странным камнем преткновения в их и до этого непростых отношениях стал именно этот человек, с которым каждый из них — и Катя, и он — пусть и по разным поводам, но однажды уже соприкоснулся?
Со Свидерко в этот день они так ни до чего и не договорились: коса нашла на камень. И расстались крайне недовольные друг другом.
* * *
А человек, о котором они так много говорили и так много спорили… Этот день Иван Белогуров провел.., как? Если бы кто-то спросил: он бы ответил — «да как обычно». Его не терзали дурные предчувствия. И страха никакого не было. И вообще не было ничего.
Галерея открылась утром, как обычно. И закрылась тоже. Но работать «за прилавком» в этот день выпало одному Егору Дивиторскому. А он был зол и простужен. Простудился когда.., в одиночку вывозил труп Якина в лес на Минское шоссе. Еще в прошлый раз, в ночь урагана, — он понял, что в таких делах «чистоплюй Ванька» ему не помощник. А когда он самым постыдным образом грохнулся еще и в обморок на глазах опешившего Чучельника и им пришлось тащить его наверх из подвала, как мешок с дерьмом…
Егору Стало ясно: и на этот раз рассчитывать придется только на себя. Женька занят — у него дела в подвале с новоприобретенной белой тсантсой.
Егор метался в ту ночь как угорелый. Все происходило словно в черной комедии: запаковали с Чучельником трупешник в пластиковый мешок, запихали в багажник «Хонды», и он помчался на Минку. Где-то на сорок девятом километре, не доезжая поста ГАИ, свернул на знакомый проселок, загнал машину в лес. И там, взвалив труп на плечи, потащил его в чащу, от дороги подальше. Там он провалился по пояс в то чертово болото, поросшее брусникой и черникой. Промок, как пес, простудился, но зато… Зато труп Гришки Якина лежал на самом дне чавкающей трясины. И для того, чтобы до него добраться, следовало сначала осушить топь.
За Лекс в «Олимпийский» Егор тогда так и не успел. Слава Богу, она захватила телефон — он позвонил ей прямо с Минского шоссе. Сказал, что Ванька, как всегда, «в дупель» а он, Егор, занят, так что, девочка… «Я доберусь сама, — коротко ответила Лекс, — шоу продолжается».
Егор хмыкнул в ответ: девчонка взрослеет прямо на глазах. Странно, что она до сих пор не в курсе их дел. И как это они все еще ухитряются блюсти конспирацию — живут-то в одном доме. Правда, девчонку, кроме постели, кажется, ничего не интересует. Страстная натура, видно, эта толстушка. Развратил Ванька малолетку, развратил, а сам… А было бы забавно однажды позволить ей заглянуть в подвал. Как бы она отреагировала? У женщин душа — потемки, а уж у таких недотраханных сучонок… Как же им следовало поступить в случае, если бы она узнала? Прикончить и ее? Егор вспомнил, какими собачьими глазами провожает с некоторых пер Женька эту шлюшку. Чучельнику захотелось клубнички — на лице у мальчишки написано. Правда, у него никогда еще не было, женщины. Он скорее всего, бедняжка, наверное, даже и не знает, что к чему и для чего в этих делах…
