Разница заключается в следующем: рыночная экономика представляет собой инструмент – ценный и эффективный инструмент – для организации производственной деятельности. Рыночное общество – это такая организация жизнедеятельности, при которой рыночные щупальца проникают в каждый аспект нашей жизни. Общественные отношения в этом случае приобретают рыночный облик.
Для современной политики важно обсуждение роли рынка и необходимых ограничителей расширения его присутствия. Хотим ли мы иметь рыночную экономику или быть рыночным обществом? Какую роль должен играть рынок в общественной жизни и в межличностных отношениях? Каким образом мы можем решить, какие именно продукты и блага могут участвовать в коммерческом обороте и как следует управлять нерыночными ценностями? В каких случаях деньги не должны иметь решающего значения?
На поиск ответов на эти вопросы направлена данная книга. Поскольку сама тема, что является благом для жизни и общества, достаточно дискуссионная, я не могу обещать вам, что у меня есть однозначные ответы на все поставленные вопросы. Но надеюсь, что приведенные здесь выводы смогут, по крайней мере, способствовать публичному обсуждению этих проблем и послужат философской основой для их разрешения в будущем.
Переосмысление роли рынка
Даже если вы согласны с тем, что вопрос о нравственности рынка является серьезным и требующим своего разрешения, вы можете сомневаться в способности сделать это посредством общественного обсуждения. Такие сомнения обоснованны. Любая попытка переосмыслить роль рынка в нашей жизни должна начинаться с признания наличия двух серьезных препятствий.
Одним из них является превосходство и авторитет рыночного мышления, сохраняющийся несмотря на жесточайшие рыночные кризисы последних восьми десятилетий. Другим препятствием является озлобленность и бессодержательность общественного дискурса. Причем оба этих препятствия некоторым образом связаны между собой.
Наличие первого препятствия вызывает недоумение. В свое время финансовый кризис 2008 года был широко воспринят как моральный приговор некритическому отношению к повсеместному засилью рынка, продолжавшемуся в последние тридцать лет при поддержке представителей всего политического спектра. Крах некогда могущественных финансовых компаний Уолл-стрит и потребность в массированных денежных вливаниях для их спасения за счет налогоплательщиков, казалось, обязательно должны были привести к пересмотру обществом своего отношения к рынку. Даже Алан Гринспен, который, будучи председателем Федеральной резервной системы США, служил «верховным жрецом» веры в рыночный триумф, признался, что находится в «состоянии потрясения и недоверия» и его уверенность в способность свободного рынка к саморегулированию оказалась ошибочной
[20]. На обложке The Economist, явно прорыночного британского журнала, под заголовком, вопрошающим, что случилось с экономической системой, было опубликовано изображение учебника по экономике, плавающего в луже
[21].
Эра рыночного триумфа подошла к своему разрушительному концу. И, казалось бы, для рынка настало самое время, чтобы понести моральную ответственность за содеянное, время для трезвого размышления о доверии к рыночным принципам. Но на деле все оказалось совсем иначе.
Впечатляющее падение финансового рынка не привело к ослаблению доверия к рынку в целом. На самом деле финансовый кризис дискредитировал в большей степени правительства, нежели банки. Исследования, проведенные в 2011 году, показали, что представители американской общественности с более чем двукратным перевесом голосов считают главным виновником вставших перед страной экономических проблем федеральное правительство, а не финансовые институты Уолл-стрит
[22].
Финансовый кризис погрузил Соединенные Штаты и бо́льшую часть мировой экономики в самую серьезную экономическую рецессию со времен Великой депрессии, оставил без работы миллионы людей. Тем не менее даже это не способствовало фундаментальному переосмыслению роли рынка. Вместо этого наиболее заметным политическим последствием кризиса в Соединенных Штатах стал подъем движения под названием «Чайная партия»
[23], чья враждебность по отношению к правительству и удушающим объятиям свободного рынка заставили бы Рональда Рейгана густо краснеть. Осенью 2011 года движение «Оккупируй Уолл-стрит» провело протестные акции в городах на территории Соединенных Штатов и по всему миру. Эти протесты были направлены против крупных банков и корпораций, а также увеличения степени неравенства доходов. Несмотря на имеющиеся идеологические различия, и представители «Чайной партии», и активисты «Оккупируй Уолл-стрит» озвучивали широко распространенное недовольство граждан действиями правительств, направленными на спасение финансовых институтов
[24].
Однако несмотря на эти голоса протеста, серьезная дискуссия о роли рынка и необходимости ограничения масштабов его распространения практически не имеет места в нашей политической жизни. Демократы и республиканцы, как и на протяжении многих лет до этого, продолжают спорить о налогах, расходах и дефиците бюджета. Разве что теперь они делают это с более заметным акцентом на свою партийную принадлежность и с все меньшей способностью вдохновлять и убеждать своих слушателей. Разочарование же граждан вызывает рост недоверия к политической системе в целом, она в их глазах демонстрирует свою неспособность работать на благо общества или решать наиболее важные для него вопросы.
Это опасное состояние общественного дискурса является вторым препятствием для содержательных дискуссий о моральных ограничениях для рынка. Пока вся политическая аргументация сводится к выкрикиванию популярных лозунгов участниками различных программ кабельного телевидения, «партизанскому» сарказму в ток-шоу на радио, к идеологическим схваткам в зале Конгресса, трудно представить возможность конструктивного общественного обсуждения спорных вопросов морали и поиска правильного способа оценки столь важных жизненных благ, как деторождение, образование, здравоохранение, окружающая среда, гражданство и т. п. И тем не менее я считаю такую дискуссию возможной и необходимой для активизации нашей общественной жизни.
