Сопротивление и возмущение, с которыми встретили Хилтона постоянные клиенты «Рузвельта», невозможно было и сравнить с открытой войной, объявленной обитателями «Плазы», как только они узнали, кому теперь принадлежит их отель. Здесь Хилтон столкнулся с еще более консервативными клиентами. Они были убеждены, что любое действие Конрада Хилтона по отношению к их любимому, но увядающему отелю станет знаком разрушения их мира. А это действительно был целый мир.
Многие поколения Асторов, Вандербильтов и Гоулдов сделали «Плазу» центром своей деловой, политической и общественной деятельности, а также избранной резиденцией. Золотая молодежь из старейших колледжей Новой Англии проводила здесь уик-энды, она была надежной гаванью для состоятельных эксцентриков и известных в обществе людей, которые платили за свои апартаменты 27,5 тысячи в год (что было неслыханной арендной платой в 1943-м). Они закрывали глаза на жалкое состояние отеля, на облезшую краску, запущенные полы и неухоженную мебель, потускневшую медь и бронзу, грязные ковровые дорожки, исцарапанные и заляпанные пятнами мраморные полы, выцветшие обои и неисправный водопровод и электропроводку. Каждый раз, когда Хилтон пытался обновить «старушку», постоянные обитатели писали горы возмущенных петиций, не позволяя чужаку распоряжаться в их отеле.
Хотя в случае с «Рузвельтом» Конрад не обращал внимания на все нападки, на этот раз он болезненно реагировал на столь ожесточенное противостояние. Один из его сотрудников вспоминает совещание относительно обновления «Плазы», происходившее в его доме в Бель-Эйр в присутствии двух семейных юристов и двух представителей «Атласа»: «Мне запомнилось, что Конрад был сильно раздражен, и это было для него необычно, ведь, как правило, он никогда не терял равновесия, разве только если видел, что не в состоянии справиться с ситуацией…»
– Что же, позволить, чтобы отель у них на глазах совсем развалился? – говорил он об обитателях «Плазы», которые не допускали никаких изменений. – Потому что если ничего не делать, то так оно и будет, здание просто рухнет! Оно и так уже трещит по швам.
– А кому какое дело до их мнения? – спросил один из представителей «Атласа». – Лично мне это совершенно безразлично.
– Но мне-то не все равно! – повысил Конрад голос. – Я не могу пренебрегать общественным мнением. Я не могу допустить, чтобы ньюйоркцы говорили всем и каждому, что Конрад Хилтон деревенский выскочка, который не знает, что делает. Это плохо отражается на бизнесе. Этот отель необходимо реконструировать, но как провести все эти работы, чтобы они их не заметили? Просто не знаю, что и делать! Не ночами же его ремонтировать?
Но это оказалось удачной мыслью. Разумеется, после захода солнца проводить ремонтные работы нельзя было из-за шума. Однако большую часть обновления, например полировку старого мрамора и замену штор, занавесей и обивки мебели, можно было делать и ночью. Во всяком случае, поскольку работы велись не на глазах у жильцов, те стали более спокойно относиться к ним. Вообще все ремонтные и восстановительные работы приходилось вести с большим тактом и терпением, и стоили они немалых средств. Выделив на ремонтные и восстановительные работы 6 миллионов, Хилтон пригласил своего давнего компаньона Герндона наблюдать за их проведением.
Внимание Херндона сразу привлекли вестибюль и Дубовая комната, за которую снимавший ее брокер платил 100 долларов в неделю. Его срочно переселили в мезонин, а в его бывшем офисе снова устроили «самый уютный и очаровательный бар Нью-Йорка». В вестибюле сохранили прежнее убранство, включая музейные медные лампы, чей свет отражался в натертом паркетном полу и полированном мраморе и мебели. В подвале привели в порядок заброшенное помещение и устроили там рандеву-рум. Преображенная из жалкой конуры в элегантный зал, она, как и Дубовая комната, стала приносить 200 тысяч дохода в год. Осознавая, что все эти перемены способствуют восстановлению былой роскоши «Плазы», его обитатели поумерили свой воинственный пыл. Хилтон внимательно следил за выражением лиц людей, выходящих из лифта и оглядывающих вестибюль. Вскоре он заметил, что постояльцы перестали жаловаться, а потом даже стали подходить к нему и благодарить за проделанную работу.
Теперь, когда высокие готические потолки, резные гербы и квадратные колонны Дубовой комнаты восстановили и отполировали, вернув им прежний лоск, была возрождена и многолетняя традиция: до удара колокола, возвещающего окончание работы биржи, в нее допускались только мужчины. Разумеется, женщины тоже могли находиться в ней, но только после закрытия Уолл-стрит. Знаменитый архитектор Фрэнк Ллойд Райт, который регулярно останавливался в отеле, пришел в такое восхищение от преображенного облика Дубовой комнаты, что назвал ее «непревзойденным залом отеля во всей Америке». Когда «Атлас» и Хилтон приобрели «Плазу», в ней было занято только 61 процент номеров. После переделки эта историческая достопримечательность Нью-Йорка почти всегда была полностью занята. Это был очередной блестящий успех Хилтона, позволивший ему легче перенести неудачу с отелем «Стивенс».
Глава 8
Зловещий знак
– Что это? – удивленно спросила Жа-Жа Габор.
Перед нею стоял Конрад Хилтон и держал в руках завернутую в серебристо-золотую бумагу коробку, перевязанную такой же ленточкой.
– Это тебе, дорогая, – сказал он и протянул ей коробку. – Я понимаю, что тебе бывает скучно из-за всех этих моих гостиничных забот. Надеюсь, Джорджия, ты меня простишь.
– Ну, это зависит от того, что там внутри, – подмигнув ему, сказала Жа-Жа.
Она радостно, как девочка в день своего рождения, стала срывать упаковку. К ее восхищению, из коробки появилось длинное вечернее платье синего цвета, отделанное бисером и кружевами, от ее любимого дизайнера из Вены Хэтти Карнеги.
– Надень его сегодня вечером, и ты будешь самой обольстительной женщиной, – сказал он. – И погоди-ка! Там есть еще кое-что. Посмотри!
На этот раз Жа-Жа извлекла из коробки черные шелковые перчатки длиной по локоть, отделанные драгоценными камешками.
– О, какая прелесть! – Она поцеловала его.
– Сегодня будет замечательный вечер, любовь моя! – сказал он.
– Это твой вечер, Кони. Ты заслужил его. Я тобой горжусь, мой муж.
Он радостно улыбнулся ей. Она действительно была невероятно хороша и так любила роль миссис Конрад Хилтон, что ей незачем было пробоваться в Голливуде на какую-то другую роль.
В субботний вечер в феврале 1944-го Конрад устраивал торжество в честь открытия «Плазы» и намеревался провести его в самом отеле. По случаю этого праздника главный вестибюль был украшен красно-синими лентами и воздушными шарами и был заполнен представителями прессы со всей страны и сливками высшего общества Манхэттена. Конрад и Жа-Жа непринужденно расхаживали по залу и беседовали с гостями, принимая поздравления. Жа-Жа была в своей стихии. Конраду купил ей туалет, идеально подходящий к декору праздника. Помимо платья без бретелек с высоким разрезом, открывающим ее великолепные стройные ноги, на Жа-Жа были элегантные перчатки, поднимающиеся выше локтя. Высоко забранные медно-рыжие волосы подчеркивали изящный овал ее прелестного лица и и открывали маленькие ушки с сапфировыми серьгами. Она была грациозна и очаровательна. Казалось, он гордился тем, что находится с ней рядом, охотно представляя ее своим деловым знакомым.
