– Боюсь сглазить, – сказал после некоторой паузы Федор Филиппович, – но цепочка кажется сплетается. Во всяком случае, до сих пор мы только тем и занимались, что дергали за концы, которые выглядели куда менее обнадеживающими. Вот что, Глеб Петрович. Придется нам, по всей видимости, просить Ирину Константиновну провести для нас экспертизу картины на подлинность – негласно, разумеется, потому что сам факт проведения такой экспертизы, сделавшись известным, способен вызвать бурю. А пока она будет заниматься экспертизой, ты займешься охраной. Такое дело невозможно провернуть без участия охраны, согласись. "Явление Христа народу" написано не на носовом платке, эту картину в карман не спрячешь.
– А с чего вы взяли, что Андронова станет заниматься экспертизой? – спросил Глеб.
Федор Филиппович вздохнул.
– А куда же ей деться? – спросил генерал после короткого раздумья, и Сиверов не нашелся с ответом.
* * *
Как и просил Федор Филиппович (надо же, генерал, а выглядит вполне приличным человеком!), Ирина Андронова добралась до места на такси и отпустила машину приблизительно в полуквартале от нужного ей дома. Она даже примерно представляла себе этот дом – огромный, старый, еще сталинской постройки, с нелепыми лепными украшениями и неравновеликими балконами, по самому большому из которых можно было при желании ездить на велосипеде, а самый маленький был размером с приличный носовой платок.
Пройдя оставшееся расстояние пешком и сверившись с записанным на бумажке адресом, Ирина обнаружила, что ошиблась – ей нужен был не тот дом, о котором она думала, а соседний, выглядевший чуть скромнее, но также построенный в стиле, который отец называл "сталинским ампиром". Его крышу украшала балюстрада с бетонными перилами на пузатых, уже начавших разрушаться балясинах, а по углам торчали две квадратные башенки неизвестного назначения. Еще раз на всякий случай заглянув в бумажку, Ирина свернула во двор, инстинктивно стараясь держаться в тени старых, разросшихся лип и кленов.
Подходя к подъезду, она почувствовала странное смущение и желание остаться никем не замеченной. Ничего подобного Ирина Андронова не испытывала с тех давних пор, когда двадцатилетней девчонкой бегала на свидания к одному скульптору, хорошему знакомому отца, с женой которого Ирина, увы, тоже была хорошо знакома. Они встречались в съемной комнатушке на Васильевском острове, и у них была любовь, горячая и страстная (по крайней мере, со стороны Ирины), которая за каких-нибудь три месяца сгорела дотла, оставив после себя только холодный пепел воспоминаний да ощущение неловкости, которое эти воспоминания вызывали.
Ирине было бы проще, если бы она действительно спешила на тайное свидание с любовником. Таких вещей она, слава богу, перестала стесняться уже давно, поскольку они были вполне естественными. Тайное свидание – это одно, а тайная встреча с генералом ФСБ и его загадочным и довольно неприятным помощником – это, господа, совсем другое дело, и некоторым хорошим, очень уважаемым людям оно, это дело, могло бы показаться даже более постыдным, чем самое разнузданное публичное проявление похоти...
Пешком поднимаясь по лестнице, Ирина поймала себя на том, что думает об этом странном Глебе Петровиче с его темными очками, непроницаемым, будто лишенным возраста лицом и голосом, в котором постоянно слышался некий иронический оттенок, звучавший независимо от того, к кому он обращался: к Ирине, к билетерше в Третьяковской галерее, к начальнику отделения милиции или к своему шефу, генералу Потапчуку. При первой их встрече Глеб Петрович отрекомендовался охотником за головами. Это прозвучало как довольно злая шутка, но интуиция подсказывала Ирине, что доля истины в этой шутке значительно выше той, на которую она могла бы согласиться, коль скоро речь шла о ее знакомом. Ну, пусть не знакомом в привычном понимании этого слова, а о человеке, с которым ей по воле обстоятельств предстоит довольно тесно сотрудничать... Тем более! Знакомого, даже очень хорошего и близкого, можно не видеть неделями и годами, а этот Глеб Петрович теперь все время будет где-то поблизости. Более того, этого "охотника за головами" с черными линзами вместо глаз Ирине теперь волей-неволей придется ввести в круг близких ей людей. Они ничего не заподозрят, а он будет ходить между ними, как затесавшийся в стадо овец голодный тигр, и будет прислушиваться, приглядываться, принюхиваться...
Она мысленно одернула себя. В конце концов, у нее просто нет выбора! Только эти люди способны помочь ей во всем разобраться. Сама она уже пробовала и только еще сильнее запуталась в своих сомнениях. Она сомневалась во всем: и в официально установленной причине смерти отца, и в подлинности картины, и даже в собственном здравомыслии. Распутывание загадок, разрешение сомнений – их профессия, их компетенция, в этом Виктор абсолютно прав. На солдафонов, привыкших развязывать любые узлы при помощи холодного оружия, они, слава богу, непохожи; даже этот Глеб Петрович с его сомнительным юмором и черными очками непохож, не говоря уж о генерале. Вот пусть и разбираются, а она, если понадобится, поможет, поскольку сама все это затеяла. И помощь ее строго ограничится рамками искусствоведения, на большее пускай не рассчитывают – стучать на своих знакомых и помогать вербовать из них сексотов она не станет даже под страхом смерти.
"Дура набитая", – подумала она, подводя черту под своими размышлениями, и позвонила в дверь.
Дверь была черная, кустарным способом сваренная из листового металла на прочной стальной раме. Установили ее, по всей видимости, в конце восьмидесятых или начале девяностых, при самом разгуле демократии, когда страшно было не только выходить на улицу, но и сидеть дома перед телевизором. Зато глазок здесь стоял серьезный – здоровенный, выпуклый, с круговым обзором, позволявший видеть всю лестничную площадку и не оставлявший никаких "мертвых зон".
Изнутри послышались быстрые мягкие шаги, потом противно лязгнуло железо, и дверь бесшумно распахнулась, показав Ирине изнанку. Изнанка была в точности такой, какой Ирина ее представляла, – голая рама из стальных уголков с привинченным к ней массивным замком. За первой дверью находилась вторая, предназначенная для тепло– и звукоизоляции, а в тамбуре между ними, приветливо улыбаясь, стоял этот тип, Глеб Петрович, даже в полумраке прихожей не потрудившийся снять темные очки. "Интересно, что он в них видит? – подумала Ирина и, ответив на приветствие "охотника за головами", вошла в квартиру.
Сиверов запер за ней обе двери и предложил пройти в комнату, заранее предвкушая впечатление, которое произведет на эту богатую штучку то, что она там увидит. Собственно, представление началось сразу же, прямо тут, в пустой прихожей, когда уважаемая Ирина Константиновна испуганно вздрогнула и шарахнулась от половицы, которая, как живая, взвизгнула под ее ногой.
– Спокойно, – сказал Глеб, не делая попытки поддержать ее под локоть во избежание гневных взглядов, резких телодвижений и иных нежелательных эксцессов. – Это просто половица. Дом старый, и полы тут не перестилали, наверное, со дня постройки. Чтобы дом был домом, в нем должны жить люди.
Ирина бросила на него заинтересованный взгляд через плечо.