— Ты куда? — Она встала. — Никита, подожди…
— Да что ты? Что с тобой? — Он невесело усмехнулся. — Я пока что, собственно, никуда… то есть имеется в запасе на самый крайний случай одно местечко, один любопытный человечек…
— Какой человечек?
— А Зотова. — Он направился к двери. — Пора, пора нам с ней встретиться снова. Возможно, накануне, как это у них называется — дня их Великой Июньской Жатвы — она все же соизволит сказать мне пару слов.
— Ты в следственный изолятор? — спросила Катя. Ей отчего-то вдруг стало тревожно, неспокойно.
Было ли это предчувствием тех странных и ужасных событий, от которых их отделяло всего несколько часов?
— Кто куда, а я, как всегда, в тюрьму. — Колосов вернулся с порога. — Ладно, Катя, ничего… Гляди веселей, все будет хорошо.
— Заряди аккумулятор у телефона, — попросила она, — я тебе буду звонить.
Она осталась в душном кабинете за компьютером. А он поехал в следственный изолятор, где все эти дни содержалась Ангелина Зотова. Он и словом не обмолвился Кате о своем твердом решении использовать Зотову — единственного подходящего для этой цели фигуранта — в интересах расследования. Однако четкого плана действий в отношении нее у него не было даже сейчас. Все должна была решить встреча в следственном кабинете ИВС. Но на всякий пожарный Колосов еще с утра созвонился с оперативно-поисковым отделом и выбил для предстоящей операции еще одну машину наблюдения.
В следственный кабинет изолятора Ангелину Зотову доставила женщина-конвоир. Колосов указал девушке на стул:
— Здравствуй, Ангелина, садись.
Зотова, не говоря ни слова, села. Он смотрел на ее бледное угрюмое личико. Девятнадцать лет, господи, всего лишь девятнадцать лет… Метр с кепкой, гномик. Гномик с острым ножом…
— Тебе не надоело тут сидеть, а? — спросил он. Она молчала.
— Тухлое место — тюрьма. — Он покачал головой. — А в Радужной бухте сейчас сосны шумят… Лепота!
Она глянула на него исподлобья.
— Встречался я тут на днях с неким гражданином Стефаном Стахисом, хорошо тебе, девочка, известным.
Зотова резко отвернулась.
— Тертый калач этот мужик. Судя по всему, личность сильная. — Колосов говорил неторопливо, словно рассуждал сам с собой. — Рисковый дядя. Ну, на такое замахивается!
Она так хотела казаться бесстрастной — в свои девятнадцать!
— Знаешь, Ангелина, ты ведь не Жанна д'Арк, а я не святая инквизиция. На героев и на инквизиторов не тянем мы с тобой пока, девочка…
— Что вам от меня надо? Я хочу назад в камеру, — буркнула Зотова.
— А между прочим, завтра восемнадцатое июня, — сказал он.
Она глянула на него.
— Молчишь. По твоему лицу видно: тебя коробит, злит, когда о Стахисе, о Брате Стефане этом вашем, в твоем присутствии говорят неуважительно, с насмешкой.
— Вы все не стоите его мизинца, — хрипло заявила Зотова.
— А знаешь, он на меня тоже произвел сильное впечатление… странное. — Колосов говорил чистую правду. — Он что, так дорог тебе, близок, да?
— Он мне помог как никто в жизни. Как ни один человек. Я стала другой.
— И ты ему веришь?
— Верю.
— Всему, что он говорит, что обещает? Она смотрела мимо, молчала.
— Не хочешь рассказать, чем же таким он тебе помог, что ты так ему поверила?
— Вы все равно этого не поймете.
— Чего я не пойму? Его экстрасенсорных фокусов или вашей роковой тайны, связанной с прахом некоего Армана Дюкло?
Говорить этого, а тем более с усмешкой, не следовало. Рано было говорить! Он понял это через секунду, глянув на ее исказившееся лицо. Прежняя Ангелина в мгновение ока исчезла. А появилась другая — бледная фурия с горящими глазами.
— Да ты что… — Она медленно встала. — Ты что?! Как смеешь ты…
— Сядь, успокойся. Сядь, я тебе сказал! Видишь — у каждого секрета есть свое эхо. Крикни раз — ответит два. И не надо вовсе было по ночам гоняться тебе за этой фотокорреспонденткой с ножом, отнимать фотографию Дюкло и иже присных с ним.
— Откуда… откуда вы узнали?!!
— Узнали вот. — Он смотрел на нее. И ему было неприятно глядеть на ее лицо.
— Пожалеете… пожалеешь ты, ой как ты пожалеешь. — Она со свистом втягивала воздух сквозь стиснутые зубы.
— А ты жалеть не будешь?
Она с ненавистью уставилась на него.
— А ты сама? — Он наклонился к ней. — Думаешь, тот мешок с костями, которому твой обожаемый Стахис и вы все так фанатически служите, поклоняетесь, выберет тебя, тебе поможет? Твое желаньице исполнит?
— Замолчи! Замолчи ты! — Она закрыла уши ладонями, согнулась, начала качаться взад и вперед.
— Разве ты не знаешь? Разве он, этот твой великий непогрешимый гуру, не сказал тебе? — Колосов грубо тряхнул Зотову за плечи. — Посмотри на меня, ну? Открой глаза. Разве он не сказал вам всем, что это будет только одно-единственное желание?
Зотова вскинула голову.
— Столько жертв, столько убийств, столько людей погибло — и во имя чего? Во имя какой такой веры? Во что? В мираж? В туфту? В обман?
— Замолчи, — прошипела она.
— Он, твой обожаемый гуру, послал тебя убить человека, нож тебе, девчонке, в руку вложил, требовал от тебя веры, слепого повиновения. И ты ему служила, повиновалась. Ты верила ему. Верила его словам, его обещаниям. А он обманул тебя и всех вас в самом главном. А ведь это будет всего только одно желание. Одно, как было тогда в Крыму при Дюкло, Аркадии Неверовском, Мамонове и Штуббе, как рассказывается в этой вашей чертовой легенде… Одно-единственное желание исполнит этот ваш черный талисман! И неужели ты, идиотка, думаешь, что твой Стахис уступит его тебе или кому-то из вас? Неужели уступит — он ведь намылился стать ни много ни мало — богом!
Зотова бешено взвизгнула и со всего размаха ударила его кулаком в лицо. Маленький костлявый кулачишко ее въехал прямо в твердый колосовский подбородок.
— Лжешь! — завопила она. — Лжешь, лжешь, все ты лжешь, мент проклятый!
Он мог вбить ее в пол одним ударом — ему с его физической силой ничего не стоило бы расплющить это визжащее, беснующееся существо, но… Он просто вытер кровь с разбитой губы.
— Дура ты, девчонка… Фанатичка. Я тебе правду говорю. Здоровьем своим клянусь. Ты ему верила, служила, как собака. А он тебя использовал. Он вас всех просто использовал.
— Лжешь, лжешь ты. — Она вся тряслась.
— Ты сама это проверишь, сама во всем убедишься. — Колосов встал. — Я хочу, чтобы ты сама это почувствовала. Ты свободна, Ангелина. Сейчас тебя отпустят. Фотокорреспондентка взяла свое заявление обратно, у нее к тебе претензий нет. А у меня из-за этого нет больше законных поводов тебя тут держать. Твой срок истекает завтра, но ты выйдешь отсюда сегодня. Я хочу, чтобы ты сама во всем убедилась.
