— Я тебе не верю, слышишь ты! — бешено выкрикнула она.
— Слышу. Ты поверишь себе. Можешь выметаться. Сказать «Я тебя отпускаю» — просто и легко. Но прошло немало времени, и было выполнено бог знает сколько процессуальных формальностей, прежде чем все это стало реальностью.
Шел уже шестой час вечера, когда Ангелина Зотова покинула стены следственного изолятора. Колосов при этой процедуре лично не присутствовал по целому ряду соображений.
— Она садится в рейсовый автобус 655-го маршрута, едет в Москву, — доложили ему через двадцать минут из машины наблюдения.
Потом был доклад от станции метро — часть наружки последовала за Зотовой в подземку.
— Судя по всему, она едет домой к отцу. Ведем, как обычно, до подъезда?
— Да. И подежурьте там — на случай каких-нибудь непредвиденных контактов.
Через полчаса наружка снова вышла на связь:
— Никита Михалыч, она домой не идет. Вышла на станции «Таганская», поднялась наверх. Кому-то звонила по телефону-автомату от метро. Потом снова спустилась вниз, села в поезд. Снова вышла и теперь стоит на остановке, кого-то ждет.
— Где именно? — быстро спросил Колосов.
— Остановка троллейбуса возле метро «Чертановская», в сторону области. Она точно кого-то ждет, постоянно смотрит на часы.
— Так я и думал. Решила проверить все сама. Ах, Ангелина… Я сейчас выезжаю. Все время держите меня в курсе.
Колосов мчался через весь город к станции метро «Чертановская». Было восемь часов. И на первый взгляд это был самый обычный московский летний вечер.
Глава 32. ПО-СЕМЕЙНОМУ
Семнадцатого июня Иван. Канталупов сел за руль и отправился куда-то. Куда? Великий день наступал, а они не были готовы к жатве. Не был готов к ней и дракон. Он словно спал с широко открытыми глазами.
И конечно, в конце концов вечером Иван Канталупов оказался у знакомого подъезда. Набрал до боли знакомый код, поднялся по знакомой лестнице, сел в знакомый лифт. Ах, Ира, Ирина, — светлая королева, раздающая направо и налево злые пощечины…
Дверь открыла мать Ирины.
— Иван? Добрый день. А Иры нет дома.
— Здравствуйте, Вера Ильинична. — С ее матерью Иван Канталупов разговаривал тихо, как ученик с директором школы. — Можно мне ее подождать?
— Можно, только… ну, проходите, проходите.
Он прошел в до боли знакомую прихожую. Интеллигентское гнездо. Когда-то и мебель была приличной, а теперь все обтрепалось. Все требует ремонта, обновления.
— Вы что-то не заходите к нам, Иван.
— Да вот зашел, Вера Ильинична.
Глядя на ее мать, Канталупов каждый раз пытался представить — а такой ли будет Ирина в старости? И даже такой, как мать, она ему нравилась, волновала сердце. Что же такое старость? Они вместе жили б счастливо до самого конца.
— Хотите чая, Иван?
— Спасибо.
Он прошел следом за ней в большую комнату с высоким потолком, сел на диван за круглый обеденный стол. На стене над пианино висела картина. В этом доме все говорили, что это Фальк. Какой-то Фальк, художник, неизвестный Канталупову.
— Покрепче заварки, послабее?
— Покрепче, спасибо.
Он смотрел, как из чайника в чашку льется янтарный поток.
— Погода сегодня восхитительная.
— Да, Вера Ильинична.
— Но по радио сказали — сильные магнитные бури.
— Я не слышал. А Ира скоро придет?
— Она поехала к подруге. Может быть, вы ей позвоните?
— Нет. Я лучше подожду.
Он пил горячий чай. Смотрел на ее мать. Она положила ему вишневого варенья в розетку:
— Вот, угощайтесь. Сами в прошлом году варили.
— Спасибо, вкусно.
На пианино громко тикали часы. Семь часов, семь часов, вечер, а светлая королева — в изгнании…
— Иван…
— Да, Вера Ильинична.
— Я давно хотела с вами поговорить.
— Со мной?
— Да, с вами. Не сочтите меня бестактной, что я вмешиваюсь… Вы любите Иру.
— Я люблю ее.
— Это ваше знакомство на теплоходе и ваш приезд сюда за ней… Я знаю, она мне говорила. Это романтично, несовременно. Это пылкий чувственный порыв с вашей стороны… Но вы ее действительно любите — это видно. И у вас это очень серьезно.
— Да, очень серьезно.
— Об этом я и хотела с вами говорить. Дорогой мой, что вы с собой делаете? Любовь — это прекрасно. Но она не должна походить на самоистязание. Иногда мне просто больно за вас. Моя дочь… Ира — сложный, неординарный человек. Она очень хороша собой, и, может, в этом ее главная проблема.
Иван Канталупов усмехнулся.
— Я попытаюсь объясниться, — ее мать подыскивала слова. — Дело в том, что она слишком много требует для себя. Вы буквально ворвались в ее жизнь, когда она встречалась с другим человеком. Не скрою, Ира возлагала на него большие надежды. Максим, он был… как вам сказать, он ведь, в сущности, неплохой парень, но…
Максим — да, так и звали того типа на шикарном спортивном родстере. Того, с кем она ездила на час и на ночь в гостиницу, кому звонила сама и чьих редких звонков ждала с исступлением, за кого мечтала выскочить замуж, кого дико ревновала, о ком плакала по ночам в подушку, кому лепила наотмашь пощечины и кого по-настоящему хотела. Хотела и желала. Любила… Его звали Максим. Но Иван Канталупов никогда не произносил это имя вслух.
— Максим человек не ее круга. Да, он талантливый скульптор, но вместе с тем он из очень обеспеченной семьи. И к жизни он относится не так, как мы, например. Я говорила Ирине: ты рубишь сук не по себе. — Ее мать вздохнула. — Он взбалмошный, ветреный парень, хотя и добрый. Он привык, что в жизни для него открыты все двери и нет никаких запретов и обязательств. Он симпатичный, щедрый, веселый, с широкими возможностями. Естественно, поначалу он просто вскружил Ире голову. Она восприняла его всерьез. И надеялась выйти за него замуж. Хотя я и говорила: одумайся, он тебе не пара.
— Она ему не пара, — поправил ее Иван Канталупов.
— Да, возможно, — ее дряблые щеки вспыхнули, — возможно. Но все дело в том, Иван, что и вы ей тоже не пара. И вообще… У вас там, дома, в Мышкине, семья. Жена, ребенок.
— Какой ребенок?
— Как какой? Ваш! Ваш сын.
Он поднял на нее взор. Сын… Разве у дракона может быть сын?
— Да что с вами, Иван? — Она тревожно смотрела на него.
— Ничего. Со мной ничего.
Какая разница… Теперь все это уже неважно. Час жатвы близок.
