— Значит, это там, внутри, прах Армана Дюкло? — спросил Мещерский.
— Об этом спроси у него. — Колосов кивнул на Канталупова.
— А кто вообще это такой? — Мещерский пристально вглядывался в задержанного.
Разглядывала Канталупова и Анфиса.
— Катя, а тебе не кажется, что мы с тобой его где-то уже видели? — шепнула она. — Только я вот никак не вспомню где…
Катя вгляделась в незнакомца. И правда, что-то знакомое в чертах, но… Вспомнить что-то сейчас было почти невозможно. В памяти одна за другой всплывали картины — бешеная гонка по ночному шоссе. Как они ехали в Мамоново-Дальнее, боже, как они ехали сюда — кому рассказать — не поверят! Шоссе, огни, тьма, огни, лес, отчаяние, тревога, страх опоздать, ошибиться, и снова тьма, огни, лес, спящий поселок, река, мост, снова тьма… А потом надо было выбирать — либо мчать напрямую вниз по крутому склону холма, срезая путь, либо делать огромный крюк в объезд. Катя помнила это еще с того, самого первого раза, когда они осматривали кладбище. Мещерский же выбирал и колебался недолго — снова строго велел пристегнуться, не кричать, не визжать, сделал глубокий вдох — и вниз!
— Да нет, у меня память на лица профессиональная, — не унималась Анфиса. — Мы точно где-то видели этого типа… Какое у него лицо… Он вообще понимает, что он наделал, что происходит?
Оперативники устанавливали личность задержанного.
— Фамилия? Как ваша фамилия? — донеслось до Кати. — Вы нас слышите? Как ваша фамилия?
— Канталупов.
У него было странный голос — абсолютно спокойный. Пустой.
— Ваше имя?
— Иван.
— Отчество?
— Андреевич.
— Это тебя они звали Дракон? — спросил Колосов. Катя увидела: на лицо Канталупова легла тень.
— Это вы стреляли по самолету Поповых? — спросила она.
Канталупов молча смотрел в темноту.
— Что же вы наделали? — не выдержала Катя. — Как вы могли?.. Из-за чудовищного суеверия убито столько людей. Такие жертвы… И что все это дало? Что это дало вам? Зачем было убивать? Как можно было верить во все это всерьез?
Канталупов не отвечал.
— Тебя спрашивают, — резко бросил ему Колосов. — Как можно было верить в то, что какой-то ясновидящий дохляк с того света исполнит твое… — Внезапно он осекся. Взгляд его упал на руки Канталупова. На обеих ладонях багровел сильный ожог. — Что у тебя с руками?
Канталупов сжал кулаки.
— Что у тебя с руками? Когда ты успел обжечься? Обо что?
— А ты разве не догадываешься, Крестоносец? Колосов отпрянул. Пошатнулся. Катя тут же подхватила его, испуганно заглядывая в лицо:
— Что? Тебе плохо? Я же говорю, срочно надо ехать в больницу — рентген делать, а не допросы снимать!
— Я в норме. — Колосов выпрямился. Грудь у него и правда адски болела, и голова кружилась. Но дело было не в травме — просто на какую-то долю секунды ему почудилось… словно из зрачков Канталупова глянул на него в упор мертвый Стахис.
— Вы что же… вы хотите сказать, — Сергей Мещерский приблизился к Канталупову, — вы и сейчас верите? Вы верите, что прах Армана Дюкло исполнил ваше желание?
— Иначе и быть не могло.
— Врешь, — Колосов шагнул к нему, сгреб за грудки, — врешь ты, ведь врешь сам себе!
— Ты сам все видел. Ты чуть не убил меня. И ты забрал это себе. — Канталупов усмехнулся. — Он всегда говорил — у этой истории нет конца…
— Кто он? Кто? — Колосов грубо тряхнул его. — Значит, ты веришь? Исполнилось желание, да? А давай проверим. Рискнешь? Прямо сейчас поедем и проверим. И поставим точку. Крест на всем этом поставим раз и навсегда! Кол осиновый вобьем. Встать. — Под недоуменными взглядами оперативников он поднял Канталупова на ноги. — Ну как, рискнешь?
— Куда вы собрались? Куда ты его? — спросил Мещерский тревожно.
— Отвезу его сам в главк. А по дороге… по дороге заедем проверить кое-что, если он, конечно, рискнет. — С Колосовым творилось что-то непонятное. — Ну как, Дракон, рискнешь, нет?
Канталупов молчал. Но в глазах его появился лихорадочный блеск. Блеск торжества. Колосов надел на него наручники и подтолкнул к машине.
— Никита, что ты делаешь, куда ты его везешь? — Катя бросилась к нему. — Ты и за руль-то сейчас не в состоянии сесть!
— Я сказал, я в полном порядке.
— А что скажет следователь прокуратуры?
— Пусть идет к черту. Он все равно сейчас занят. Они встретятся завтра в ИВС.
— Но зачем все это? Чего ты добиваешься?
— Я хочу, чтобы он сам понял. Сам убедился, что это — суеверие, ложь, — ожесточенно, упрямо бросил Колосов.
Кате показалось, что последнюю злую фразу он сказал в большей степени не им, не Канталупову, а себе.
— Нам с тобой можно? — спросил Мещерский. — Давай я снова сяду за руль, а?
— Вот и ночь пролетела. Быстро-то как, ужас, — вслух поделилась открытием Анфиса.
Они въехали во двор мрачноватого с виду восьмиэтажного сталинского дома на Новосущевской, что в двух шагах от Савеловского вокзала. Адрес назвал Канталупов.
Двор-колодец, осененный кронами старых тополей, еще спал. Было пять часов утра. В глубине двора пыхтел мусоровоз. Ранние птахи — дворники-таджики в оранжевых спецовках — выкатывали новенькие мусорные баки.
Канталупов кивнул на второй подъезд — туда, на лифте на седьмой этаж. Катя поймала напряженный взгляд Колосова. Чего он добивается? Что хочет знать? Исполнилось ли желание этого парня? Но за весь обратный путь они так и не узнали, в чем оно заключалось. Тогда зачем они приехали сюда в этот ранний час? Кто живет в этом доме в квартире на седьмом этаже? Ради кого, ради чего было принесено столько кровавых жертв?
Колосов повел скованного наручниками Канталупова в подъезд. Они двинулись следом — не слишком уверенно. На пороге Канталупов замешкался. Оглянулся через плечо.
— Ну, что застыл? — жестко спросил Колосов.
И подтолкнул его вперед. Катя боялась признаться себе: оба они ведут себя неадекватно. Никита… что-то и в нем неуловимо изменилось после этой страшной ночи на кладбище. Она оглянулась на машину Мещерского, на которой они приехали. Там, в багажнике, лежал этот бронзовый ящик. Очень тяжелый ящик. Колосов не подпустил никого из них к нему. По сути, это был вещдок. А он забрал его с места происшествия с собой, причем даже не поставив в известность следователя прокуратуры, начальство и своих коллег по убойному отделу. Они даже не видели этого ящика, не знали о его существовании.
Кате было ясно: Никита не собирался оставлять это там, в чужих руках. Он забрал это с собой. И даже то, что он фактически нарушил этим закон, его не остановило.
