— Отстань, Батон, не до тебя тут…
Кот взглянул на нее — не понял. Так мне отстать? Но, противореча самой себе, как все женщины, Зинаида Александровна порывисто нагнулась, подхватила кота на руки и уткнулась лицом в его теплое полосатое тельце. Батон блаженно замер, щуря желтые умные глаза. Он знал — иначе и быть не может. Это вам не какие-то сицилийские проходимцы, слепленные из прессованных опилок и раскрашенные на потеху уличного балагана!
Глава 5
ДУЭЛЬ
Ввели Мамонтова. Марьяна, как отметила Катя, даже не повернула в его сторону головы, продолжала деловито набирать что-то на компьютере, задумчиво смотря в монитор. Катя уткнулась в дело Авдюкова: помимо протоколов и копий отдельных поручений, там было несколько листков-памяток с записанными рукой Марьяны телефонами и фамилиями. «Авдюкова Светлана Петровна, жена потерпевшего, — прочла Катя, — сорок девять лет, домохозяйка, проживает: Щеголево, коттеджный поселок „Радуга“, владение № 10. Авдюкова Алина Владленовна, дочь потерпевшего, 19 лет, живет в Москве, студентка второго курса — какого института, надо прояснить. Усольский Орест Григорьевич — тот, кто звонил и приезжал сразу, как только дело поступило ко мне. Компаньон Авдюкова по бизнесу, мужик на вид лет пятидесяти — настоящий павлин, любуется собой как перед зеркалом. На первый взгляд известием о гибели компаньона убит наповал. Растерян, хотя ни на минуту не забывает о том, какое впечатление производит. Прояснить для себя данные о компании „Стройинвест“, которой он владел совместно с Авдюковым. По словам Усольского, разрабатывают какие-то песчаные карьеры — какие карьеры, где? Строят дороги».
Пометки заканчивались адресами и телефонами. Тут же, в списке, отчеркнутые красным фломастером, стояли фамилии Мизина с пометкой «горничная» и Лосев с пометкой «дежурный охранник, остававшийся на рецепции в главном корпусе „Паруса“ в ночь происшествия».
— Ну как, Василий, понравилась вам новая камера? Катя оторвалась от записок — Марьяна выключила компьютер и обращалась теперь исключительно к Мамонтову. Тот сидел на стуле сгорбившись. Вид у него был как раз такой, какой и бывает после нескольких суток предварительного задержания — не крутой и совсем не грозный, но еще не потерянный, не сломленный злодейкой-судьбой окончательно.
Причудливый «ирокез» на голове и тот как-то поник, сбился набок. Катя прикинула: этому Мамонтову, должно быть, лет двадцать шесть. Все бы ничего — мощная шея, плечи, грудь выпуклая, накачанная, да вот рост парня дико подвел — маленький рост. И в результате все вместе — дерзкий взгляд, белесые ресницы, молочная свежесть, нежная, как у девушки, кожа, краснеющая по малейшему поводу, татуировка на левой руке в виде дракона, обвившего клинок, производят довольно-таки забавное впечатление.
— Я спрашиваю — камера понравилась? — повторила Марьяна.
— Чего там может нравиться, бомжары какие-то соседи, — буркнул Мамонтов хмуро. — Один дохает, кашляет. Второй, наверное, год не мылся. Третий вообще псих, ему в Кащенко место.
— Да, перевели вас в пятую не совсем удачно, — согласилась Марьяна. — Я же вас предупреждала — тут не курорт и мало не покажется. Кстати, у того, кто, по вашему меткому выражению, «дохает» — туберкулез в открытой форме. Мы дважды в спецприемник обращались — так они его у нас не берут, там все места заняты. А у этого, который попахивает изрядно, — у него, по-моему, чесотка. А третий действительно тяжелый случай — он экспертизы дожидается психиатрической. У него склонность к половым извращениям, так что вы начеку будьте, Василий, особенно ночью, а то не ровен час…
— Что не ровен час? — глухо спросил Мамонтов.
— Ну, вы не дитя, понимать должны — с психа-то какой спрос, правда? Говори потом — спал, врасплох меня застали.
Мамонтов поднял голову. Катя встретилась с ним взглядом — брр, молнии сверкают, электрические разряды — хоть батарейку подзаряжай. И что это Марьяна с ним так? Он ведь все за чистую монету принимает, у него вон кулаки сжимаются. А кулаки такие, что…
— Я к чему вас предупреждаю. — Голос Марьяны был олимпийски спокоен. — В такой вот компании при том раскладе, который вы мне даете, так упорно настаивая на своих показаниях, вы можете провести в камере не месяц и не два. Полгода, а то и больше. Пока экспертиза, пока потерпевший Буркин на ноги поднимется, из больницы выйдет. Пока срок следствия продлим, пока то-се. А там суд, а там тоже все очень не скоро. В общем, за такой срок всего можно хлебнуть — и палочку Коха, и вшей с чесоткой. И даже стать жертвой… как бы это поделикатнее выразиться, чтобы вас не шокировать, сексуального насилия психически неуравновешенного сокамерника.
— А вы меня не пугайте, я этих ваших ханыг не боюсь, — отрезал Мамонтов. — А в том, чего вы от меня добиваетесь таким паскудным способом, я все равно не признаюсь. Потому что все было не так.
— Хорошо, повторите кратко — вот у нас тут, видите, пресса присутствует, — Марьяна кивнула на Катю. — Что же произошло между вами и потерпевшим Олегом Буркиным в ночь на девятое мая текущего года?
— Да я сто раз вам повторял. У нас вышел конфликт. Причина чисто личная. Что, как, почему — это к делу не относится. — Мамонтов покосился на Катю. — Ну, мы с Олегом хотели выяснить все раз и навсегда, решили с ним стреляться. Это была дуэль по всем правилам.
Катя ждала чего угодно — в этом следственном кабинете на задворках маленького районного отдела милиции, — но только не призрака Черной речки.
— Продолжайте, — невозмутимо сказала Марьяна.
— Да, это была дуэль. Правда, у нас секундантов не было — пацаны уже пьяные были все в дым. Ну, мы с Олегом решили сами. Сели в машину, поехали на пруды. Там роща есть березовая, место тихое. Никто не помешает, не припрется. Светать уж начало. Мы оставили машину, пошли в лес. Там лужок есть такой, полянка, — Мамонтов вздохнул. — Отмерили десять шагов. Хотели вообще сначала через платок, но…
— Что же, неужели струсили? — спросила Марьяна ехидно. — Через платок — это нехило, Мамонтов!
— Никто не струсил, — Мамонтов прищурился. — Просто платка чистого в карманах не оказалось. А через грязный палить неэстетично. Отмерили десять шагов, барьер обозначили, ну, и начали сходиться на счет «три». Стреляли одновременно. Олег промазал в меня, я попал в него. Все. Потом к машине его волок, в яму какую-то с водой провалился… Отвез его в больницу.
— Слышала? — Марьяна обернулась к Кате. — Гусарская баллада, правда?
Катя смотрела на Мамонтова — вот тебе и «ирокез». Отчего-то она сразу поверила ему — уж больно велик был диссонанс между комической внешностью дуэлянта и тоном — мрачным, значительным, исполненным тайной гордости, каким он давал показания.
— Одно обидно, — Марьяна вздохнула, — все ложь от первого до последнего слова.
— Нет, это правда, — сказал Мамонтов. — Я правду говорю.
— Нет, это ложь. И не надо, не надо, Мамонтов, тут строить из себя. Не надо. Я в милиции не первый год. И таких, как ты, знаешь, сколько повидала? Думаешь, сказки про дуэль на присяжных в суде впечатление произведут?
