— Титанических усилий это нам стоило, — Усольский усмехнулся. — Если бы не напор и энергия Лени, я бы этого не сдюжил, отступился бы.
— Связи помогли?
— Конечно. Без них никуда.
— Ваши конкуренты в результате много потеряли?
— Я думаю, немало.
— Что же вы не говорите мне, что Авдюкова могли убить именно за то, что он выиграл тендер? — спросила Марьяна.
— А вы хотите, чтобы я это сказал?
— Вы же собирались развеивать мои подозрения.
— Только не таким примитивным способом, — Усольский покачал головой. — Мы вместе работали, вместе и выиграли. Но я-то жив. Что же, я должен признать, что в деловом плане уступаю Лене? И для того, чтобы его устранить, его надо убить? А меня можно не брать в расчет? Если причина убийства была бы тендер и конкурс и чьи-то потери и месть, нас бы убили обоих. Мы же были равноправные и равнозначные компаньоны.
Марьяна посмотрела на Усольского. Фразу «нас бы убили обоих» он произнес с легкой бравадой.
— Так, значит, это вы устранили своего компаньона? — спросила она.
— Нет, к убийству я не причастен.
— Кого в таком случае вы подозреваете?
— Никого. Я не знаю, понимаете? Ходят слухи, что он был отравлен. Кому понадобилось травить его? Может быть, все это какая-то чудовищная ошибка?
— Вряд ли это ошибка. Между прочим, совершено еще одно убийство. Убит один из главных свидетелей, и он же сообщник отравителя, — сказала Марьяна. — Но вам, конечно, по этому поводу мне нечего сказать?
— Абсолютно нечего.
— Хорошо. Найдутся у нас с вами и иные темы для беседы. Вы были в курсе отношения вашего компаньона и сотрудницы вашей фирмы Олейниковой?
— Я был в курсе. Я этого, мягко говоря, не одобрял. Но осуждать Леню, я не осуждал.
— Чувство такта не позволяло, да?
— Да, — Усольский вздернул подбородок.
— И еще кое-какие причины, да?
— Что вы имеете в виду?
— Авдюков знал о ваших отношениях с его дочерью? — спросила Марьяна.
Усольский откинулся на спинку стула.
— Вы видели нас, — он с досадой вздохнул. — Конечно, вы нас видели тогда. Я прошу вас, это… это должно остаться здесь, в этих стенах. Вы что, записываете это в протокол?!
Марьяна отложила ручку. Диктофон в ящике стола записывал.
— Алина Авдюкова — студентка второго курса, — сказала она. — А у вас предпенсионный возраст уже. Вас это не смущает?
— Нет, нас с ней это не смущает. Мы любим друг друга.
— Авдюков об этом знал?
— Нет. Я хотел ему сказать… объясниться, но… сначала надо было уладить все проблемы… Я хочу жениться на этой девушке. Она удивительная девушка, редкая. . Это большое счастье встретить в жизни такую девушку. Но… я женат. У нас с женой был долгий брак. И если сейчас мы на грани разрыва, я все равно не могу вот так разом все… — Усольский вздохнул: — Собственно, какое вам дело? Что я оправдываюсь? Наши отношения с Алиной никакого касательства к убийству ее отца не имеют.
— Да? А мне вот кажется по-другому.
— Для того чтобы спрашивать мужчину о таких вещах, — сухо заметил Усольский, — надо знать жизнь и, знаете, надо быть… Вы Достоевского читали?
— Вы на господина Свидригайлова не тянете, — хмыкнула Марьяна.
— Я и не претендую.
— Мне что же, вызвать сюда Алину Авдюкову и провести между вами очную ставку?
— Вы не посмеете.
— Вы умеете обращаться с оружием? — спросила Марьяна.
— Умею, правда, это было давно, еще в институте.
— На охоту не ездите?
— Нет. При чем здесь какая-то охота?
— Вы знали о привычке Авдюкова пить нарзан в кровати сразу после пробуждения?
— Знал. Это якобы какая-то очистительная водная диета. Выведение солей и шлаков из организма. Чушь полнейшая, но он ей просто бредил.
— Ваша жена знает о вашем романе с дочерью своей школьной подруги? — спросила Марьяна.
— Мне кажется, этот вопрос вообще не имеет никакого отношения к предмету вашего расследования.
— А я из любопытства интересуюсь. Из чисто женского любопытства. Вам не кажется, что это жестоко?
— Нет.
— А что это подло и аморально?
— Не вашему разнузданному поколению читать мне нотации на моральные темы.
— Неужели вам совсем не жаль своей жены, не жаль вдовы Авдюкова, не жаль Алины?
— Да я за эту девочку жизнь готов отдать, — сказал Усольский. — А с Нателлой, с женой, мы как-нибудь это переборем. Она у меня умная женщина. Она должна меня понять.
— Знаете, вы совсем не убедили меня в том, в чем намеревались убедить.
— Что я не совершал убийства?
— Да. Не зря все же в теории криминалистики версии разрабатываются, — Марьяна поставила в протоколе точку. — Ну что же, на этом пока закончим, уважаемый Орест Григорьевич. Но это только начало наших встреч с вами и бесед. Попрошу вас являться ко мне, а впоследствии, быть может, и к прокурору, по повестке точно в срок. Иначе я буду вынуждена доставить вас под конвоем. Если у вас есть лишние деньги, можно уже и об адвокате похлопотать.
— Я не совершал убийства. Мне не нужен адвокат.
— Все так говорят сначала.
— Я не все, — Усольский встал, выпрямился. — Скажите просто — вы не хотите и не умеете искать, поэтому хватаетесь за самую избитую версию.
— Самые избитые версии, как правило, и верны.
— Да нет же, нет! К черту версии. Посмотрите мне в глаза, ну? — Усольский резко наклонился. — Ну что я — убийца? Да я столько лет боролся за то, чтобы мир и эта ваша контора хоть чуть-чуть изменились. Вы меня не знаете. Я материал для разных там следственных экспериментов неподатливый. Я знаю, что я невиновен. И я вам не позволю, слышите?
Марьяна кивнула:
— Слышу. У меня слух стопроцентный.
— Алину вы сюда не вызовете. Я ее не пущу, — жестко отрезал Усольский.
— А вашу жену?
— Вы не понимаете… Она нездорова. — Усольский снова опустился на стул. Он сильно волновался. — Она очень впечатлительна. Однажды она сильно меня испугала, она попыталась… в общем, она хотела покончить с собой. Я прошу вас, я вас прошу как человека, как женщину — не говорите ей… По крайней мере, до того, как я… Я должен сказать это ей сам. Успокоить ее, насколько это возможно, подготовить. Если она узнает все от вас, то… Ну, я прошу вас, подождите хоть немного.
— Кто убил вашего компаньона?
— Я не знаю. Слово даю — я хотел бы это знать, так же как и вы.