Москва. 1881 год
На Руси говорят, что от сумы и от тюрьмы не зарекаются. Только сейчас старший приказчик Милин понял всю глубину этой мудрости. Маленькое окошко под самым потолком давало мало света, и потому в камере царил сумрак. Крошечный пенал одиночки буквально давил, как бы говоря: ты останешься здесь навсегда. Где его подчинённые, он не знал, но, похоже, их в первую очередь поволокли на допрос. А он остался напоследок.
«Кто? Кто мог приказать? – эта мысль не давала покоя. Милин отлично понимал, что сам по себе он никому не интересен. – Что произошло? Неужели и хозяина? – Два шага вперёд, поворот, два шага назад. Словно запертый в клетке зверь, Савелий метался по камере. – Да, так и есть. Хозяин тоже не великая шишка. Так, а что у полицаев на него есть? Товар. И всё. Теперь надо подумать, брать на себя всё или топить других? Тёмка наверняка заговорил. Эх, спокойно. Пусть вызовут и спрашивать начнут. Прикинусь этаким тугодумом. А там видно будет. О, за мной похоже…»
Глухие голоса, лязг открываемого замка и противный скрежет двери. Надзиратель, окинув его мимолётным взглядом, покосился на конвойных. И вот тут Савелий испугался: вместо привычных солдат на него смотрели двое, в такой же одежде, что была и на тех, кто его арестовал.
– Ну, что встал. – Хриплый голос надзирателя вывел Милина из оцепенения. – Выходи, за тобой пришли.
– Кха, а, да, сейчас. – И, преодолевая внезапно возникшую слабость, он сделал шаг вперёд.
Видимо, им не впервой видеть такую реакцию, мгновение – и с хитро вывернутой рукой он неловко засеменил по коридору…
– Вашбродь, заключённый доставлен, – доложил один из конвоиров, усадив Савелия на вмурованный в пол стул.
– Ждите за дверью, – приказал точно так же одетый, скорее всего, офицер. Отличить его от рядовых было невозможно. Повернувшись к давешнему полицейскому, он произнёс: – Смотрите, Илья Иванович, вот она, типичная жертва страшного произвола жандармов. «Интернационал» нам споёшь или там «Марсельезу»? – Лицо офицера было скрыто под маской, но в его глазах была издёвка. – Хотя, отставить. Это же гимн Франции. М-да, какая страна – такой и гимн. Молчит ирод, хоть бы вякнул, с чего это его, беднягу, подвергли аресту, – продолжал издеваться тот.
– Господин капитан, вечно вы начинаете клиента пугать. – Живчик спокойно смотрел, как набычившийся Савелий начал зло зыркать исподлобья. – Вон, человек уже трепещет.
– А это мы быстро, раз, два и в дамках, – легкомысленно ответил поименованный капитаном.
– Всё бы вам резать. – И, повернувшись к Савелию, продолжил вполне доброжелательным тоном: – Вы не думайте, что он, – кивнул на жандарма, – шутит. Всё вполне серьёзно. Поймите правильно, вам не повезло. Человек вы умный, как в досье написано, склонный к осторожности. Подумайте, сейчас я буду задавать вопросы, а вы мне всё без утайки расскажете. Иначе этот замечательный человек останется с вами наедине. Но тогда уже я ничем вам помочь не смогу. Вы просто исчезнете. Совсем. Если вас это интересует, то в трубе Неглинки ваших костей не будет. Вот, пожалуй, и всё, что могу вам обещать.
– А нечего мне вам, господа, сказать, – облизнув губы, хрипло произнёс Милин. – Пугайте вон других, меня не обманешь.
– Угу, у меня есть лицензия на убийство, где в графе количество стоит пропуск. Теперь тебе всё понятно, идиот? – со скукой в голосе «порадовал» его жандарм. – Не придуривайся, ведь ты из крестьян, и не пахарем был, а при барине состоял. Хотя и торчал не дальше передней, но кое-какие ухватки освоил. Да и кругозор свой расширил. Всё. Больше угроз, криков не будет. Уважаемый Илья Иванович задаёт вопросы. Если ответы его не устраивают, то их буду задавать я.
– Итак, когда поступает гнилой товар? – Взяв в руку карандаш, полицейский приготовился записывать. Не получив ответа, он поднял глаза на приказчика. Тот сидел, сгорбившись, и смотрел в пол. Вздохнув, Стрешнев продолжил: – Когда и откуда приходит выставочный образец? – Милин упорно молчал. – Сергей Петрович…
Когда Стрешнев зашёл снова, спустя минут десять, сидевший мало напоминал того строптивца, решившего, что с ним играют. Заплывший глаз, свёрнутый нос, ну и так далее. Похоже, Дроздов себя не ограничивал. Теперь приказчик вёл себя сговорчивее. Словно от его ответов зависела его жизнь. Тут неожиданно Илья Иванович понял, что так оно и есть. Этот взгляд… Впервые в жизни он почувствовал, что значит распоряжаться жизнью и смертью. И не по уложению «О наказаниях…», а вот так, по своей собственной воле. Это очень напугало Стрешнева, не понравились ему эти ощущения.
– …себе, значит, процентик выбивал, – вернул его в реальность Дроздов.
Убедившись, что мгновенная слабость прошла и этого никто не заметил, Илья Иванович с новой силой ринулся «в бой». Мелькали имена, даты, количество товара. Постепенно стало ясно, что Милин, как видок, исчерпан. Ещё раз прогнал некоторые вопросы, и, убедившись, что тот не соврал, Стрешнев засобирался.
– Сергей Петрович, голубчик, вы отконвоируйте его, – кивнул на съёжившегося от его слов приказчика. – А я побегу, дел много…
– Стоило так делать? – Илья Иванович отложил рапорт штабс-капитана Дроздова, сообщавший, что задержанный по подозрению в мошенничестве Милин Савелий скончался от апоплексического удара.
– А, вы об этом. – Офицер отреагировал на это совершенно спокойно. Словно не человека убил, а так, комара прихлопнул. – Да пёс с ним, не забивайте голову. – Но, увидев его неодобрительный взгляд, вздохнув, начал говорить. Но вещи, жуткие своей простотой. – Вы, любезный Илья Иванович, многое считаете обыденным и не придаёте этому значения. Для вас пара сапог, которые развалятся через неделю, неприятность.
– Ну, право слово, Сергей Петрович… – слегка решил он пожурить молодого офицера.
– Илья Иванович, вы уж извините, что вас перебиваю… – Стрешнев всем видом показал, что готов слушать. – Так вот. Крестьянин или мастеровой копят на эту обувку годы. Да-да, именно так, не буду вдаваться в подробности, просто, если вам интересно, можете сами всё разузнать. И данному крестьянину или мастеровому, получившему шиш, а не вещь, это полная катастрофа. Потому отношение у них к таким пройдохам, как к конокрадам.
– Неужели из-за этого можно убить? – растерянно прошептал Стрешнев.
– Боюсь, что да. – Мне было не по себе, когда умный и образованный человек, живущий в России, не видит её пороков. Или это защитная реакция? – У моих подчинённых наверняка кто-то пострадал от таких «умных и оборотистых» коммерсантов. – Нет, не понял он, не прочувствовал. – Просто, Илья Иванович, справедливость восторжествовала здесь и сейчас. И давайте забудем этот разговор…
Спустя три дня в мой личный архив легли первые документы, где рукой больших людей были оставлены автографы о принятии весьма существенных сумм. Причём оригиналы. Я не сомневался, что нами заинтересуется «противоположная» сторона. И действительно, скоро меня вызвал к себе товарищ прокурора, пока, правда, Москвы, но всё равно величина. Да, смотрю, не мелочатся, Поляковы зашли, как говорится, с козырных валетов. Попытались меня «дёрнуть», но тут я попросил их получить для начала документ, разрешающий им задавать мне вопросы.
