– Да, Сергей Петрович.
– Артемий Сергеевич? – Взгляд направлен на нашего сапёра.
От того, как он сможет укрепить захваченные станции, зависит, по сути, исход операции.
– Готов. – Извольский внутренне ликовал, что наконец-то он сможет проявить себя в войне (ведь из-за этого он и выбрал карьеру военного), но внешне был невозмутим.
– Александр Фёдорович?
– Готов. – Наш «бог войны», получив неожиданно немецкие «Каноне-67», был весь в заботах, формируя из отставных артиллеристов вторую батарею.
– Курт Генрихович? – Его можно было и не спрашивать, но порядок есть порядок.
– Готов…
И вот мы теперь совместно со стражей и железнодорожниками разрабатываем стратегию удержания и сохранения дороги.
– Но китайцы, как вы нам сообщили, нападут на нас. – Главный инженер нервничал. Основным его желанием было сохранить людей, и, по возможности, ценности. Ну а остальное, как Бог даст.
– Да, но сидеть на месте сиднем и ждать непонятно чего запрещаю! – Идти на поводу у шпаков я не собирался. – Сколько у вас людей на этих станциях? – Видя, как он замялся, продолжил: – Не менее двух тысяч. А имущества? Только в Хайларе десять тысяч пудов муки
[16], нет уж, извольте зубами вцепиться в землицу и держаться. А то своих людей гробим, а тут противнику продовольствия на полгода оставляем.
– Сергей Петрович, рабочие практически безоружны. – Гернгросс попытался сгладить резкость моих слов.
– Я понимаю трудности путейцев, но не собираюсь входить в их положение. Хватит. – Может быть и резко, но Курт сообщил мне о количестве серебра, находившегося в разных частях КВЖД. – У вас есть средства, на которые можно купить некоторое количество резервного вооружения. Тот же гиринский губернатор вам поставит вполне приличное оружие. В Цицикаре в отделении Русско-азиатского банка сколько денег лежит! Вернее, лежало, теперь считайте, что его уже нет. Да пустили бы часть серебра на закупку ружей, и то больше пользы было, а так Шоу Шань на наши деньги будет содержать свою личную армию. И ещё, скажите, почему не готовы бронепоезда? – Сразу после возвращения что Курт, что Митрохин положили мне на стол доклады, в которых было чётко сказано, кто виноват в срыве работ. И что характерно, фамилии совпали у обоих.
– Э, Сергей Петрович… – Главный инженер немного стушевался. – Возникли некоторые трудности.
– Какие? – мягко, не повышая голоса, поинтересовался я. Мне, конечно, жалко этого инженера, сбитого с ног своими же. В мирное время он отлично отладил работу дороги. Вот только оно уже закончилось, но, к сожалению, это он ещё не до конца понял. – Объясните, пожалуйста. – Видя, как он мнётся, не стал «добивать» его фактами разгильдяйства и безответственности его подчинённых. – Александр Иосифович, я могу понять, если что-то не получается в связи с отсутствием материалов. Могу понять, если срыв произошёл из-за отсутствия необходимой документации. Но в данном случае на это ссылаться невозможно. Всё в наличии. – Гражданские в предчувствии аршинного фитиля примолкли и сидели тихо, словно мыши. Офицеры, что жандармские, что стражи, наоборот, с удовольствием ждали, как дорожников будут драить с песком и щёлочью. – Что же, если они не могут работать на совесть, будут работать за страх. Господин ротмистр, – обратился я к Митрохину, – приказываю арестовать за саботаж и вредительство данных людей…
– Но как же так? – Югович смотрел на меня, словно не веря своим ушам. – Ведь это заслуженные, уважаемые люди.
– Эти заслуженные люди слишком многих обрекли на смерть, причём очень непростую, – стараясь скрыть раздражение, произнёс я. – Сколько служащих и охранников находятся между Цицикаром и Хайларом? Молчите? – Во мне начала закипать злоба. Эти чистенькие интеллигенты вновь, как и в Турецкую, показали полную непригодность к любой работе. – Вы понимаете, что Бухэду мы не удержим? Что помочь тем участкам мы не сможем? Сумеют пробиться, значит, в рубашке родились. Нет, тогда сотни жизней на нас всех повиснут. – После этих слов в глаза мне никто смотреть не решался. Наверное, живо представили себя на месте этих бедолаг. – Два дня сроку. Успеют, их счастье. Нет, в передовые группы. Пусть на своей шкуре поймут, что значит, когда на тебя плюют.
Судили-рядили (по-другому просто не умели), но я продавливал свою позицию с грацией катка и назначал конкретных людей с конкретными сроками, а не непонятных коллег, за которыми хотели спрятаться железнодорожники. Гернгросс, получив часть трофеев, включая все орудия, заявил, что теперь Харбин неприступен. Народ заметно повеселел (да хоть Извольский и раньше это сказал, но ему не особо верили), в конце концов я, плюнув на «политес», напрямую подчинил главного инженера Юговича начальнику охранной стражи. Не скажу, что обоим это понравилось. Но протестовать они не стали.
– Да, Сергей Петрович, – произнёс генерал, едва за последним участником совещания закрылась дверь, – авантюра чистой воды. Хотя вам везёт.
– Это вы точно подметили, – ответил я ему, а воспоминания несли меня назад.
Граница между Московской и Тверской губерниями. 1881 год
Дежавю, снова я лежу в засаде, подстерегая противника. Так я специально называю восставших крестьян. Сей термин обезличивает человека и не даёт задуматься, почему же он ступил на этот путь. Хотя, по идее, должен привыкнуть, не впервой на «подавлении» и не раз видел, что творит народ-«богоносец». Расскажу по порядку, поскольку, на первый взгляд, рутинное событие изменило как мою судьбу, так и судьбу всей роты. Вообще-то к нам (в ведомственном плане) произошедшее относилось постольку-поскольку, это была проблема сотского. Ну, максимум станового пристава, я же хоть и «сидел» в уездном городе К., но подчинялся непосредственно губернскому управлению. Только не всё так просто в нашем мире, да-с, а поскольку живём мы не в вакууме, то иные знакомства и интересы весьма причудливо переплетаются.
Мария Викентьевна после той истории с конокрадами ясно поняла, что нейтральные, а лучше всего дружеские отношения со мной здорово влияют на её бизнес. А поскольку женщиной она была не только умной, но и весьма предприимчивой (и красивой), то вскоре установила со мной контакты третьего рода. Естественно, я всё обставил так, что ни одна живая душа не узнала, ну а у милой дамы были весьма интересные слуги (голову готов поставить, что не раз прикапывали они незадачливых воров), так что полная конфиденциальность наших встреч была обеспечена.
Из Москвы донеслись отголоски наших похождений – не особо серьёзно, фигуры, попавшие в сети с железобетонными доказательствами, были не крупные, но до сих пор «волна» идёт по «златоглавой». Правда, смутные, какие-то неоформившиеся предчувствия не давали покоя душевному равновесию. Паранойя? Мировой заговор против меня любимого? Не знаю, не знаю, только нас потихоньку стали обкладывать, и вокруг роты появилось едва уловимое шевеление. От Марии я узнал, что некие люди из губернского полацио интересуются кое-какими подробностями (компромат собирают, другими словами) моей служебной деятельности. Причём сии мужи были либерально настроенные (в глазах Марии Викентьевны это огромный минус), мило с ними побеседовав, она убедилась, что тут ниточки тянутся к господам, получающим жалованье в той же кассе, что и я. А ей верить было можно (она финансово пострадала из-за одной аферы «губернских», а такое не забывается).
