– Что?
– Пошли, я сказал, идем скорей отсюда!
И вот небывалое дело – Кравченко подчинился. Они вышли на воздух, поднялись на галерею. Гиз… он остался во дворе с официантом. Что-то у него спрашивал, они не вникали. Хватит вникать во все это!
– Ну, что там такое? – спросила их Олеся Михайловна. На галерее никто и не думал расходиться по спальням. Среди них Мещерский заметил и Павла Шерлинга в халате.
– Да ничего особенного, – ответил Кравченко. – Ваш официант по оплошности разбил посуду и устроил спектакль, боясь взбучки.
– Но я слышал, как он кричал, что кого-то видел. Кого он видел? – подозрительно спросил Шерлинг.
– Естественно, привидение, – ответил Кравченко. – А что он еще мог придумать в такой ситуации? Привидение – это ж классика.
– Уволить сволочугу завтра же. – Лесюк стукнул кулаком по каменной ограде галереи. – Колобродничаем тут из-за него полночи!
– Вадим, Сергей, можно я у вас немного побуду? С вами? – спросил Илья, когда они шли к себе.
– Конечно, – Мещерский не стал спрашивать у мальчика, почему он не идет к себе. – Хочешь, телевизор включим? Должен быть тут какой-нибудь ночной развлекательный канал.
В комнате включили телевизор. Кравченко нашел спутниковый «Плейбой», но Мещерский, отняв пульт, тут же переключил на другое – думать надо, что несовершеннолетнему показывать!
Кравченко только хмыкнул. Но казалось, Илья даже и не заметил, что его лишили «клубнички». Нейтральный выбор Мещерского пал на ночные новости. Показывали президента Украины в Верховной Раде, потом нового премьера. Потом пикет «голубых» на улицах Киева и в противовес пикет «оранжевых». То ли за вступление в НАТО, то ли против вступления, следом пошли кадры пресс-конференции Юлии Тимошенко. Потом корреспондент из Америки бойко начал сообщать новости о процессе над бывшим премьером Лазаренко.
– Его тоже по экстрадиции выдали, – сказал Илья. – И отца моего могут выдать.
– Неужели? – Кравченко словно впервые это слышал.
– Лучше бы его выдали, скорей бы уж. – Илья смотрел на экран.
– Илья, что бы там ни было с твоим отцом, тебе, сыну, так о нем говорить не пристало, – строго заметил Мещерский.
– Нам с матерью без него было бы лучше. – Илья поднялся.
– Что, уже уходишь? – спросил его Кравченко.
– Да.
– Хотел ведь побыть тут.
– Я пойду спать.
Но спать в эту ночь не пришлось.
Шум, крики. Крики, шум за дверью.
– Негодяй! Подонок!
– Папа, не надо! Папа, мы любим друг друга!
– Боже, Вадик, что опять?!! – Мещерский нашарил на столике рядом с лампой часы: четыре утра. За окнами – мгла. Снова туман в горах?
– Подонок, скотина! И это в дни, когда ее мать мертва! Я убью тебя! Пустите меня, я его прикончу!
Вопли за дверью. Мужской истерический голос – со слезами, с яростью, с надрывом. «Неужели это Шерлинг так?» – испугался Мещерский. Кравченко судорожно натягивал джинсы – не выскакивать же снова голяком?
Шум, крики. Крики, шум за дверью.
На этот раз не на галерее, не там, где был прежний ночной «сбор всех частей», а в просторной гостиной, где, несмотря на глухой предрассветный час, были зажжены все люстры, первым встретился Мещерскому и Кравченко Олег Гиз. Без черного с серебряным шитьем камзола, без ботфортов, в простыне, обмотанной вокруг бедер. Он пытался удержать вырывавшуюся из его рук растрепанную полуголую Злату.
– Пусссти меня!
– Злата, дорогая, пожалуйста, не надо!
– А я говорю, пусссти, дурак!
– Будет только хуже!
– Убери от меня руки, это ты во всем виноват. Ты и ее матери помогал мужа у живой жены отбивать, а теперь этой маленькой шлюхе потворствуешь! – Злата рванулась и, оставив в руках Гиза клок шелкового розового пеньюара, устремилась туда, откуда неслись взбешенные крики.
Спросонья Мещерский не сразу понял, что весь этот содом творится в спальне Маши Шерлинг. Дверь спальни была распахнута. Свет горел, как и в гостиной. В дверях Мещерский увидел Илью – мальчишка снова не спал, находился в гуще событий. Цеплялся за косяк, смотрел, словно боялся упустить малейшую деталь. В спальне были Павел Шерлинг, Олеся Михайловна и ее муж. В углу смятой постели, прикрывшись до подбородка простыней, скорчилась всхлипывающая Маша. Тут же был и Богдан. На голове его все еще был золотой лавровый венок триумфатора – и ничего, кроме венка. Богдан стыдливо закрывался подушкой, пытался дотянуться до трусов, брошенных на ковер. Но Шерлинг наступил на его трусы ногой. А самого Богдана с силой толкал в голую загорелую грудь.
– Подонок! Грязная гадина! И это все, когда ее мать мертва, еще даже не предана земле!
– Папа, не смей его оскорблять, я его люблю! – крикнула Маша.
– Молчи, я с тобой еще потом поговорю! – Павел Шерлинг с размаха наградил дочь звонкой пощечиной. – Проститутка!
– Выбирайте выражения, дорогой! – крикнула Олеся Михайловна. – Что вы тут цирк нам среди ночи устраиваете?
– Цирк? Мою дочь изнасиловал, обесчестил этот вот подонок, ваш дражайший сынок!
– Я изнасиловал?! Да вы что, белены, что ли, объелись? – завопил Богдан. – Машка, скажи им, как дело было! Ну!
– Как же, скажет она вам правду! Эта девка, эта потаскуха, подзаборная дрянь! – В общий гневный хор вступила Злата Михайловна, ворвавшаяся в спальню как фурия-мстительница.
– Не смей так говорить о моей дочери! – рявкнул Шерлинг.
– Сам же только что ее проституткой назвал! – Злата сжала кулаки.
– Заткнись, думаешь, я не знаю, по какой причине ты племянничка защищаешь?
– Я его не защищаю. Но твоя дочь, Пашка, она тоже хороша, стерва развратная!
– Да прекратите вы! Замолчите! – старался перекричать их Андрей Богданович Лесюк.
– Илья, немедленно вон отсюда!
Мещерский и Кравченко увидели Елену Андреевну – шум разбудил и ее. Она тщетно пыталась выдворить Илью из спальни. Он упирался.
– Вон, без разговоров, рано еще тебе на такие вещи смотреть!
– Мне рано? – Илья грубо, зло оттолкнул мать. – Да они трахались тут! И раньше трахались!
– А тебе бы только шпионить за мной, придурок недоразвитый! – гневно крикнула Маша. – Ну, что вы все на меня уставились? Да, он был со мной, здесь. – Она схватила Богдана за плечо, развернула к себе. – Да, мы любовью занимались. Да, трахались, когда моя мать еще не похоронена. А что – нельзя? Где это написано, в каком законе?
Павел Шерлинг замахнулся на нее, но ударить не смог – Гиз удержал его руку.
