В начале 1718 года парижские парламентарии, словно желая проверить справедливость замечания герцога, повели наступление на новоиспеченного министра финансов Рене Даржансона, а заодно и на банк Ло. Даржансон повелел снизить содержание ценных металлов в монете на 40 % и тем самым, клялись парижане, вверг страну в “пучину беспорядка столь беспросветную, что не сразу понятно, как нам из нее выбраться”47. К тому же братья Пари в пику Ло основали свою компанию и привлекли многих вкладчиков. Но регент уже успел почувствовать вкус абсолютной власти и немедленно вступился за своего союзника – к радости и обогащению последнего. (Ло не скрывал удовлетворения: “Как прекрасна, как важна власть деспота в самом начале пути учреждения, уже успевшего застать людей врасплох и превратиться в мишень для их лютой ненависти!”48) Мало того: уже в 1718 году правительство в расчете на удорожание акций сделало Западной компании первое и далеко не последнее послабление. К августу ей принадлежали все налоговые поступления, связанные с табаком. Декабрь ознаменовался для нее получением доли в Сенегальской компании. В гору шли и дела самого Ло: в декабре 1718-го Общественный банк приобрел статус Королевского банка, по сути первого центрального банка Франции, что стало высочайшей похвалой его руководителю. Векселя банка отныне могли быть обменены на банковские экю (ecus de banque, чья стоимость в серебре была неизменна) или на имевшие более широкое распространение турские ливры (limes tournois – с плавающим относительно золота и серебра курсом). Но уже в июле выпуск новых экю прекратился, старые были изъяты из обращения49, а в соответствии с королевским указом от 22 апреля 1719 года привычное для серебра периодическое “уменьшение” (цены) перестало касаться банкнот50. Франция начала переход от монет к бумажным деньгам.
Казалось, предела для роста Западной компании не существует. В мае 1719-го она поглотила Ост-Индскую и Китайскую компании – детище нарекли Индийской компанией (Compagnie des Indes), но прославилось оно как компания Миссисипская. В июле Ло получил право распоряжаться королевским монетным двором в течение девяти лет. В августе отвоевал у соперника возможность собирать косвенные налоги, которой тот наслаждался всего год. В сентябре компания ссудила короне 1,2 миллиарда ливров на погашение всех остальных долгов. А уже месяц спустя Ло заправлял сбором всех налогов, прямых и косвенных.
Творец гордился своим созданием. До него существовала лишь привычка выдавать расписки и делать выплаты (так писал сам Ло). Теперь же, уверял изобретатель, “каждое звено цепи опирается на идею и на звенья вокруг и каждое прямо-таки светится заложенным в его основание принципом”51. Говоря сегодняшним, не вполне изящным, языком, Ло задумал провести “рефляцию” французской экономики. Еще в 1716 году страна вступила в полосу спада и отчаянно нуждалась в помощи, и решение Ло расширить предложение денег за счет банковских билетов было очень кстати52. Корона не уделяла достаточного внимания накопленным долгам, а те в ответ здорово досаждали ей, пока мудрый Ло не решил положить этому конец, передав всю их совокупность в управление огромной частной компании с монополией на торговлю и сбор налогов53. В случае успеха королевский дом Франции мог выбросить свои денежные невзгоды из головы.
Жаль, что Ло не умел вовремя останавливаться. Да и зачем? Главный акционер теперь уже гигантской корпорации, он больше других был заинтересован в непрерывном росте ее котировок на бирже, к каковому итогу, пусть и на время, с необходимостью приводил дополнительный выпуск билетов Банка. Чтобы было понятнее, вообразите, что пятью сотнями крупнейших американских фирм, Министерством финансов и Федеральной резервной системой управляет один человек. Как вы думаете, будет ли он, рискуя собственным благополучием, повышать налог на корпорации и ставку процента? Хуже того: внутренняя логика самой Системы заставляла Ло надуть пузырь или смириться с поражением. Не прибыль компании, а доход от выпуска все новых акций позволял ему одну за другой приобретать более мелкие фирмы и выкупать право сбора налогов. В июне 1719 года, семнадцатого числа, Миссисипская компания выпустила еще 50 тысяч своих акций по цене 550 ливров каждая (при том что номинал их, как и во времена Западной компании, равнялся 500 ливрам). Желая помочь успеху дела, Ло взял новый выпуск под свою личную ответственность и рисковал при этом так, что потом целую ночь не мог сомкнуть глаз. Он также наделил акционеров Западной компании исключительным правом выкупа новых акций (их немедленно окрестили “дочками” напечатанных ранее “матерей”) – чтобы потом не говорили, что удорожание озолотило только его54. Третий заход состоялся уже в июле: 50 тысяч свежеоттиснутых “внучек” продавались по 1000 ливров – Ло кровь из носу надо было найти 50 миллионов, чтобы и дальше распоряжаться монетным двором. Казалось бы, каждый новый выпуск должен идти дешевле старого, ведь лишние акции размывают стоимость компании между большим количеством частей. Почему же в действительности цена возросла, да еще в два раза?
Объект желания и спекуляции: одна десятая доли в Compagnie des Indes (проще говоря – в Миссисипской компании).
В роли “сдвига” выступило известие о грядущих прибылях от луизианской торговли – именно так всем объясняли удорожание акций. Джон Ло, ясное дело, живописал колонию как истинный рай на земле: населяющие ее дикари прямо-таки распахивают свои объятия навстречу чужакам и готовы доверху завалить уходившие во Францию корабли самыми необычайными и ценными товарами. Дабы помочь зарождающейся торговле, в устье Миссисипи был заложен великолепный Новый Орлеан, названный так в честь падкого на лесть регента. Теперь-то мы знаем, что в словах Ло было разумное зерно, но тогда об этом можно было только догадываться. Пара тысяч нищих обитателей долины Рейна, Швейцарии и Эльзаса не долго думая согласились на роль колонистов. Незадачливые иммигранты едва ли понимали, что на гостеприимной земле их встретит только зной и кишащее насекомыми болото. Год новой жизни выдержал лишь каждый пятый – остальные умирали кто от голода, а кто от желтой лихорадки и других тропических болезней
[33].
Джон Ло срочно нуждался в новом Подвиге” для оправдания дивидендов в 40 %. Спасение явилось к финансисту в обличье бумажных денег. С лета 1719 года желавшие заполучить в собственность “дочек” и “внучек” вкладчики Королевского банка обрели доступ к ссудам под залог долей в самом банке, а на полученные деньги покупали дополнительные акции. Их цены взлетали до небес. Если 1 августа акции “материнского” выпуска продавались за 2750 ливров, то 30-го они стоили уже 4100, а 4 сентября – 5 тысяч ливров. Ло не дремал и выбросил на рынок еще 100 тысяч акций, затем проделал то же самое 28 сентября и 2 октября, а два дня спустя ограничился скромным выпуском 24 тысяч акций (их обычным гражданам никто не предлагал). Осенью цена акций покорила отметку в 9 тысяч ливров, а 2 декабря доля в компании стоила невиданные прежде 10 025 ливров. На стихийно возникшем рынке одна акция с поставкой в марте 1720 года оценивалась в 12 500 ливров. Эйфория на глазах уступала место мании55.
