Так начиная с 1930-х годов правительство США стало страховщиком на рынке ипотеки, призывая кредиторов и заемщиков общаться без опаски. Именно поэтому за послевоенные годы доля владельцев жилья взмыла вверх – с 40 % до 60 % в 1960 году; не отставал и совокупный долг новых хозяев жизни. Оставалась только одна маленькая загвоздка. Для довольно значительной части американского общества дверь в лагерь собственников была закрыта.
В 1941 году детройтский район Восьмой мили был разрезан двухметровой кирпичной стеной – ее соорудил местный застройщик, не желавший упускать выгодную ссуду от Федерального управления. Ссуды эти собирались выдавать лишь по одну сторону новой стены – ту, где жили в основном белые. На те же районы города, что населялись черными, федеральная программа не распространялась: афроамериканцев считали некредитоспособными26. Система делала вид, что руководствуется исключительно финансовыми соображениями; так или иначе, на практике город распадался на части по цвету кожи их обитателей. Сегрегация возникла не на пустом месте – она стала прямым последствием политики муниципальных властей. На картах Федерального совета банков жилищного кредита США преимущественно “черные” районы Детройта – Лоуэр-Ист-сайд на востоке, так называемые “колонии” на западе и район Восьмой мили – были отмечены красным цветом и не оставлявшей надежды жирной буквой “D”. “А”, “В” и “С” оставались территорией белых. Неспроста и сегодня, когда целым областям отказывают в доверии (и выдаче кредита), многие говорят, что на них “наносится красная линия”27. Когда настало время оформлять закладные, люди из “D” платили заведомо больше тех, кто удержался под первыми тремя буквами алфавита. В 1950-х каждый пятый человек с черной кожей платил больше 8 % в год по ипотеке, а среди белых почти никто не раскошеливался и на 7 %28. У движения за гражданские права было скрытое, но чрезвычайно важное финансовое измерение.
Детройт полнился успешными негритянскими бизнесменами: именно здесь жил и основал звукозаписывающую студию Motown Берри Горди, первой удачной находкой которого, что символично, стала песня Барре та Стронга "'Деньги – вот что мне надо”. Сохраняли верность своему городу Арета Франклин, Марвин Гей и другие звезды. Может, и зря, ведь все шестидесятые их соплеменникам не давали кредитов под предлогом "неблагонадежности”. Люди злились на такое отношение к себе, и 23 июля 1967 года их гнев выплеснулся на 11-ю улицу Детройта. Все началось с полицейской облавы на "слепую свинью” (так в Америке называют бары, где незаконно торгуют спиртным). Пятидневные столкновения унесли жизни 43 человек, еще 467 были ранены, 7200 – арестованы, а всего ограблено и сожжено было 3000 зданий; на бездушных строениях черные люди вымещали свое неприятие демократии собственников, которая до сих пор людьми их не считала29. Толпа сметала все на своем пути, и пустые проемы на улицах Детройта напоминают о событиях тех дней. Восстание – именно такой статус ему присвоили власти – подавили не раньше, чем на место прибыли части регулярной армии на танках и с пулеметами.
Как и в 1930-х, ответом на жестокость стали политические меры. Вслед за прорывами в гражданских правах в шестидесятых были предприняты попытки расширить число собственников. В 1968-м надвое раскололась Fannie Мае: Государственная национальная ассоциация ипотечного кредита (Ginnie Мае) отвечала за небогатых заемщиков вроде бывших военных, а обновленная Fannie Мае перешла в частные руки, став "предприятием, поддерживаемым государством”, и теперь могла покупать как обыкновенные закладные, так и те, чья надежность гарантировалась государством. Дабы сделать вторичный рынок хоть сколько-нибудь конкурентным, спустя два года на арену был выпущен Freddie Mac – Федеральная корпорация жилищного ипотечного кредита. Эффект был тем же – доступ к вторичному рынку улучшился, упали (в теории) процентные ставки по ипотечным кредитам. Прочерченные твердой рукой расовых предрассудков “красные линии”, понятное дело, не исчезли в ту же секунду, но подобная практика стала подсудной30. Более того, закон о местных реинвестициях 1977 года рекомендовал американским банкам активнее ссужать деньги беднейшим представителям этнических меньшинств. Рынок жилья в США теперь находился под надзором финансовых мамаш и папаш – Фанни, Джинни и Фредди, и политически все располагало к приходу настоящей демократии домохозяев. Управляющие ссудно-сберегательными обществами могли наслаждаться жизнью по правилу “три-шесть-три”: заплати 3 % по вкладам, возьми 6 % за кредит и спеши на поле для гольфа – на три часа у тебя назначена игра.
По другую сторону Атлантического океана развитие отношений собственности не поспевало за политическими переменами. Консерваторы в послевоенной Британии соглашались с лейбористами: государство должно если не дарить, то по крайней мере делать жилье для рабочих классов более доступным. А Гарольд Макмиллан так вообще пытался быть левее лейбористов и призвал строить 300 тысяч (а затем и 400 тысяч) новых домов каждый год. С 1959 по 1964 год примерно треть прироста жилищного фонда обеспечивалась стараниями муниципальных советов, а с переходом власти к Лейбористской партии этот показатель вырос до 50 % в следующие шесть лет. Обе главные партии несут ответственность за едва ли пригодные к проживанию высотки и жилые микрорайоны, что изуродовали почти все крупные города страны. Правых от левых можно было отличить разве что по готовности первых оставить в покое рынок съемного жилья и таким образом подбодрить частных арендодателей – и равному по силе, но противонаправленному желанию вторых вернуться к регулированию арендной платы и искоренить “рахманизм” (эксплуатацию жильцов владельцем), названный так по имени Питера Рахмана, который, прибегая к угрозам, избавлялся от обитателей тех квартир, где арендная плата не могла превышать установленный властями уровень, и заселял на их место готовых платить по рыночным ставкам иммигрантов из Вест-Индии31. Даже в 1971 году менее половины британских домов являлись собственностью жильцов.
В США государство никогда сильно не увлекалось строительством, и введенный в 1913 году федеральный подоходный налог обходил стороной выплаты по ипотечным кредитам32. Позднее в целесообразности подобного исключения начали сомневаться, но Рональд Рейган усмирил критиков: скидка с процента по закладной, уверял он, была “частью американской мечты”
[54]. В британской жизни она играла незначительную роль до 1983 года, когда решительно настроенное правительство консерваторов во главе с Маргарет Тэтчер ввело скидку с процента по закладной у источника для первых 30 000 тысяч фунтов из тех ссуд, что удовлетворяли необходимым требованиям. Стоило министру финансов Норману Ламонту заикнуться о сокращении вычета, как он уткнулся в “кирпичную стену – настолько страстно Маргарет [Тэтчер] была предана идее защитить каждую каплю помощи по закладным”33. Увеличение числа частных домохозяев достигалось и другими способами. Около полутора миллионов рабочих семей по дешевке заполучили квартиры в муниципальных домах – Тэтчер стремилась сделать максимально возможное число соотечественников владельцами своего жилья. Второго приглашения не потребовалось, и за десять лет с 1981 года доля хозяев подлетела с 54 % до 67 %. В абсолютном выражении объем частного жилья вырос с и миллионов единиц в 1980-м до более чем 17 миллионов сегодня34.
