“Упрямая старая крыса”: Уильям Жардин, один из основателей предприятия “Жардин и Матесон”.
Все случилось так, как и предсказывал Жардин, – Китай не смог противостоять силе британского флота. Гуанджоу оказался в блокаде. Архипелаг Чжоушань был оккупирован. После десятимесячной осады британские морские пехотинцы захватили крепости, преграждавшие путь в устье реки Чжуцзян, отделявшее Гуанджоу от Гонконга. Бои, а скорее избиение китайской армии, продолжались еще год. Нанкинский мирный договор положил конец этому этапу войны и открыл для торговли опиумом пять портов – Кантон, Амой, Фучжоу, Нинбо и Шанхай. Кроме того, британские подданные, в соответствии с принципом экстерриториальности, не подпадали под действие китайских законов.
Джеймс Матесон – напарник Жардина по торговле опиумом.
Для Китая же первая опиумная война вылилась в годы унижения. Наркомания распространялась по всей стране. Христианские миссионеры расшатывали устои конфуцианской веры. А начавшееся в 1850 году под водительством самозваного младшего брата Христа восстание тайпинов против дискредитировавшей себя династии Цин унесло от 20 до 40 миллионов жизней. Но Жардин и Матесон смогли в полной мере насладиться плодами викторианской глобализации. Они купили землю в Гонконге и вскоре перенесли на его восточную оконечность свою головную контору. Постоянно дежуривший на вершине горы служащий компании наблюдал за ее клиперами, шедшими из Бомбея, Калькутты и Лондона.
Гонконг процветал, и компания постепенно диверсифицировала свой бизнес. Теперь это был не только опиум. К началу XX века ей принадлежали пивоварни, текстильные фабрики, страховая компания, паромы и даже построенная в 1907–1911 годах железная дорога.
В Лондоне же для инвесторов открылся дивный новый мир. За примером обратимся к гроссбухам компании “Н.М. Ротшильд и сыновья”, в которых расписаны вложения в ценные бумаги. Всего лишь на одной странице – двадцать разных иностранных активов: правительственные облигации Венгрии, Германии, Египта, Испании, Италии, Норвегии, Турции, Чили и Японии, одиннадцать железнодорожных компаний, из которых четыре находились в Аргентине, две – в Канаде и одна – в Китае18. Но инвестировать по всему миру могли не только финансовые тяжеловесы. Частный британский инвестор мог купить книгу некоего Генри Лоуэнфельда “Точная наука инвестиций”, которая рекомендовала “надежную систему географического распределения капитала”, гарантировавшую “сведение к минимуму спекулятивных рисков”19. В знаменитом пассаже из “Экономических последствий Версальского мирного договора” Кейнс писал, что лондонец среднего достатка “мог испробовать счастье сразу в нескольких частях света, вложив свои капиталы в эксплуатацию их естественных богатств или какие-либо новые предприятия, и без всяких усилий или беспокойств получать свою долю прибылей и выгод”20.
В мире тогда насчитывалось около сорока фондовых бирж, торги на семи из них постоянно освещались в британских деловых газетах. На Лондонской фондовой бирже обращались облигации пятидесяти семи стран и колоний. География британского капитала рисует нам картину той глобализации. Около 45 % заморских инвестиций вкладывалось в экономику США, Канады и Австралии, 20 % – в Латинскую Америку, 16 % – в Азию, 13 % – в Африку и 6 % – в Европу21. Большая часть капитала, вложенного в ценные бумаги между
1865 и 1914 годами, инвестировалась в заграницу, лишь треть – в отечественную экономику22. В 1913 году общая капитализация мирового рынка ценных бумаг составляла 158 миллиардов фунтов, из которых 45 миллиардов, или 28 %, находились в иностранном владении. Почти половина (48 %) всех бумаг, обращавшихся на Лондонской бирже, – иностранные облигации23. Стоимость иностранных активов в том году в полтора раза превосходила объем экономики Британии. Профицит торгового баланса в 1913 году вырос до 9 % ВВП – прекрасный пример того, что мы бы назвали сейчас британской тягой к накоплению. Примечательно, что до Первой мировой войны в бедные страны вкладывалась гораздо большая доля средств, чем сегодня. В 1913 году четверть всех иностранных инвестиций направлялась в страны, где уровень дохода на душу населения был в пять раз ниже, чем в США. В 1997 году – лишь 5 %24.
Возможно, британского капиталиста привлекали потенциально высокие прибыли в бедных странах25. Возможно, размерам прибылей способствовали распространение золотого стандарта и налоговая дисциплина заморских правителей. Но вряд ли экспорт капитала вырос бы до таких масштабов без британской колониальной экспансии. От 40 % до половины всех британских иностранных вложений приходилось на колонии. Значительная доля капитала вкладывалась в Бразилию или Аргентину, где влияние Лондона было сильным, хоть и неформальным. Инвестиции традиционно тяготели к тем сферам, которые усиливали имперскую мощь, – речь идет не только о государственных облигациях, но и о строительстве железных дорог, портов и шахт. Инвестиции в заморские территории привлекали, кроме того, и гарантиями26. Закон о колониальных займах 1899 года и закон о колониальных акциях 1900 года давали облигациям, выпущенным колониями, те же гарантии, что и консоли – основной бессрочной правительственной облигации. Это позволяло доверителям инвестировать в них активы, находящиеся под их управлением27. Но основная прелесть колониальных ценных бумаг была неявной.
Викторианские правители насаждали в своих заморских владениях систему законов и институтов, которая делала их привлекательными для инвесторов. Причем речь идет не только о триаде Гладстона – стабильная валюта, сбалансированный бюджет и свободная торговля. Важную роль играли законы, особенно законы о защите прав собственности на манер британских, и относительно честное чиновничество – “общественно полезные” феномены эпохи либерального империализма конца XIX века. Заставить заемщика из колоний платить по долгам было проще, чем его собрата из полностью независимой страны. “Южная Родезия, территория в Африке, где белых несколько тысяч, а черных чуть меньше миллиона, может разместить негарантированные облигации, мало чем отличающиеся от нашего, британского, военного займа”, – писал Кейнс, добавляя, что инвестор вполне способен предпочесть “нигерийские бумаги, не гарантированные правительством Великобритании, облигациям Лондонско-Северовосточной железной дороги”28. Жесткое насаждение британского правления, как это случилось в Египте в 1882 году, фактически означало, что отказов от долгов не будет. Единственный риск – неизвестность относительно того, сколько продлится британское господство. Несмотря на рост национально-освободительного движения в разных уголках империи от Индии до Ирландии, еще перед началом Первой мировой войны политическая независимость владений Британской империи казалась делом далекого будущего. Даже большие “белые” колонии к тому моменту получили лишь ограниченную политическую автономию. И уж тем более абсурдной казалась мысль о независимости Гонконга.
