Кризис субстандартных ипотек 2007 года можно было предсказать. Сложнее было увидеть, что дефолты по ипотекам в Америке выльются в настоящее стихийное бедствие для всей банковской системы Запада. Мало кто понимал, что отказ заемщиков платить по этим ипотекам приведет к обесценению новых финансовых инструментов, вроде облигаций, обеспеченных портфелем закладных (CDO). Мало кто предвидел, что с падением стоимости этих инструментов рынок межбанковского кредитования впадет в летаргический сон, а ставки по краткосрочным кредитам скакнут вверх с крайне печальными последствиями для частных заемщиков. Мало кто полагал, что эти события приведут к первой с 1866 года банковской панике в Британии с последующей национализацией банка. Один управляющий хедж-фондом в июле 2007 года, то есть до того, как начались трудности на рынке, предложил поставить у своих долларов против каждого моего на то, что в США не будет экономического спада в ближайшие пять лет. Полгода спустя он признал: “Я ставил на то, что мир не скатится в тартарары. Я проиграл”. Рецессия в США началась в полную силу к маю 2008 года. Но можно ли считать это концом света?
Вряд ли Китай, не говоря уж о других развивающихся странах, не почувствует на себе последствий рецессии. США – по-прежнему крупнейший торговый партнер Китая, на их долю приходится пятая часть всего китайского экспорта. Но с другой стороны, значение экспорта для китайской экономики неуклонно снижается в последние годы111. Более того, китайские резервы позволяют Пекину стать источником капиталов для трещащих по швам американских банков. Рост числа хедж-фондов – лишь одна черта финансового мира, появившегося после 1998 года. Не менее важным был рост так называемых национальных фондов благосостояния или суверенных фондов, созданных странами с большим положительным сальдо торгового баланса для управления свалившимся на них богатством. Эти фонды управляли 2,6 триллиона долларов к концу 2007 года. По этому показателю они совсем немного отстают от государственных пенсионных фондов и резервов центральных банков мира. По прогнозу банка Morgan Stanley, в ближайшие пятнадцать лет эти фонды вырастут до 27 триллионов, что чуть меньше 9 % общемирового объема активов. Азиатские и ближневосточные суверенные фонды уже в 2007 году активно вкладывали деньги в западные финансовые корпорации, включая Barclays, Bear Stearns, Citigroup, Merrill Lynch, Morgan Stanley, UBS и частные инвестиционные фонды Blackstone и Carlyle. В какой-то момент казалось, что суверенные фонды могут спасти финансовую систему Запада. Это была бы веха в мировой истории денег. Для тех, кого Сорос язвительно окрестил “рыночными фундаменталистами”, это был бы сильный психологический удар – победителями из кризиса вышли государственные компании
[75].
Но все же, каким бы элегантным ни казалось подобное, истинно кимериканское, спасение финансовой системы США, реальностью оно не стало. Во-первых, вложения китайских капиталов в американские компании вовсе не принесло заоблачных прибылей
[76]. В Пекине не зря опасаются неизвестности, которая ждет банки Запада в нынешнем кризисе, особенно если учесть свопы на кредитный дефолт на сумму 62 триллиона долларов. Но, кроме того, в самом сердце Кимерики зреет политическая проблема. Конгресс США уже давно ворчал по поводу, как ему казалось, нечестной торговой политики Китая и искусственного занижения курса юаня. По мере углубления спада эта критика будет звучать все громче. Американские шаги по ослаблению монетарной политики с августа 2007 года – от снижения учетной ставки и вливания с помощью различных кредитных схем и аукционов 150 миллиардов долларов в финансовую систему страны до помощи банку JP Morgan в покупке Bear Stearns – вызвали аналогичные валютные упреки в адрес США112. С начала кризиса доллар подешевел на 25 % по сравнению с валютами основных торговых партнеров Вашингтона, в том числе на 9 % по сравнению с юанем. Это совпало с ростом спроса и падением предложения на всех сырьевых рынках. Как следствие цены на продовольствие, горючее и ископаемые выросли. Высокие цены на сырье, в свою очередь, вынуждают Китай под угрозой инфляции вводить регулирование цен и ограничивать экспорт. Это же толкает Китай на чрезвычайные шаги в поиске доступа к природным ресурсам в Африке, и не только. С точки зрения Запада, в этом есть явные признаки империализма113. Так что, может быть, как это и слышится в ее имени, Кимерика – всего лишь химера, сказочное животное, немного лев, немного козел, немного дракон.
Не кажется ли вам, что мы это уже проходили? В первую волну глобализации, сто лет назад, многие инвесторы видели прекрасный симбиоз между финансовым центром того времени, Великобританией, и самой динамичной экономикой континентальной Европы, Германией. Тогда, как и сейчас, граница между симбиозом и соперничеством была очень размытой114. Что может поставить крест на сегодняшней глобализации, как то произошло с ее предшественницей в 1914 году? Очевидный ответ – ухудшение политических отношений между Вашингтоном и Пекином, вызванное торговым спором, связанным с Тайванем, Тибетом или еще с чем-нибудь115. Пока такой сценарий кажется невероятным. Но если он станет реальностью, будущие историки с легкостью определят цепь событий, которые привели к нему. Кто-то будет возлагать вину на слишком напористый Китай, кто-то – на ошибки уставшей от своего могущества Америки. Специалисты по международным отношениям без сомнения укажут среди причин войны развал мировой системы торговли, гонку за природными богатствами и столкновение цивилизаций. Обращение к истории делает большую войну весьма вероятной. Кое-кому может даже показаться, что резкий скачок цен на сырье с 2003 по 2008 год отражал подсознательное ожидание рынками грядущего конфликта.
Важный урок, который нам следует извлечь из истории, заключается в том, что большая война может разразиться в любой момент – даже когда ее участники связаны очень прочными торговыми отношениями, а главенство англоговорящей империи кажется непоколебимым. Второй урок: чем дольше мир живет без войны, тем сложнее ее всем представить и, возможно, тем легче ей начаться. Урок третий: кризис бьет по беспечным инвесторам гораздо сильнее, чем по тем, кто уже хоть раз обжигался. Мы не раз видели, что большие кризисы происходят настолько редко, что управляющие фондами, трейдеры и банкиры могут вообще не знать, как с ними справляться. Средний трудовой стаж глав компаний на Уоллстрит – чуть больше двадцати пяти лет116, что означает, что их практический опыт не простирается дальше 1983 года и не охватывает начало великого роста нефтяных цен и десять лет после него. Одно это – достаточный повод для изучения истории финансов.
