Поведение некоторых членов совета во время этой видеоконференции меня весьма озадачило. В частности, вызывало большое подозрение то, что Джей яростно отрицал саму возможность утечки информации во время ее первого обнаружения, а сейчас хранил полное молчание. Внезапная «реинкарнация» Тома Перкинса в качестве члена совета директоров и его крайне активное поведение во время видеоконференции тоже шокировало. Ведь пока он даже не был официально введен в его состав. Но больше всего меня тревожило отсутствие попыток каких-то контактов или общения со мной практически всех членов совета директоров. Ларри Сонсини говорил мне, что во время проведения исследования он не раз наблюдал активные дискуссии между членами совета директоров. О чем они говорили в течение этих десяти дней? И почему никто не сделал попытки поговорить со мной? Высказывал ли кто-то обвинения в мой адрес, и если да, то почему мне не предоставили возможности опровергнуть их или сказать хоть что-то в свою защиту?
В течение пяти с половиной лет я прилагала немыслимые усилия во благо компании для реализации поставленных нами целей. Поэтому мне казалось, что, как минимум, я заслуживаю открытого разговора и откровенных объяснений относительно того, что происходит в совете. Но я знала, что Дик не будет отвечать ни на какие прямые вопросы. У Тома были свои цели и задачи, и он не собирался обсуждать их со мной. Джей казался крайне взвинченным и эмоциональным. Люси чувствовала неустойчивость своего положения и поэтому, скорее всего, подчинилась бы мнению остальных. Патти казалась весьма удовлетворенной тем, что ей, наконец, удалось выйти из тени и сыграть ведущую роль. Боб Райан был новичком в совете. Я еще не пришла к определенному мнению на его счет, но он все равно не знал остальных членов совета так хорошо, как знала я.
Поэтому в воскресенье я чувствовала себя напряженной и угнетенной. Может быть, кто-то удивился тому, что я не позвонила каждому члену совета лично и не выяснила его позицию, не прокомментировала свои действия и намерения. Но эти десять дней были настолько заняты текущей работой, принятием решений, которые никто кроме меня не мог принять, что мне просто не хватило на это ни сил, ни времени. К тому же я не считала, что это моя забота – формировать ту или иную позицию совета по столь щепетильному вопросу: я не просила их нанимать меня на эту работу и не собиралась просить не увольнять меня, если уж речь шла именно об этом. Я несла ответственность за свои действия и решения. Совет должен нести ответственность за свои.
Фрэнк постоянно повторял мне, чтобы я не волновалась. Он напоминал о том, что всего лишь три недели назад Джей планировал провести майское заседание совета на нашей яхте. (Вскоре после смерти жены Джей сказал, что хотел бы показать сыну Калифорнию, и попросил разрешения остановиться у нас. Фрэнк два дня развлекал их, и им очень понравилась наша яхта.) Мой муж припомнил также беседу с Патти, состоявшуюся в то же время. Патти и ее муж подумывали об отставке и собирались ехать в отпуск на остров Бали. Фрэнк мечтательно рассуждал о том, как хорошо мы заживем после того, как я уйду в отставку, а Патти на это ответила: «Извини, Фрэнк, но подталкивать Карли к отставке противоречит моему долгу перед компанией». Но все это не убеждало меня. Я чувствовала, что мое волнение имеет веские основания. На память все время приходил короткий разговор с Патти несколькими днями раньше. Я позвонила ей, чтобы еще раз напомнить о необходимости хранить в секрете место и время очередного заседания совета директоров. После того как мы обсудили организационные вопросы, я спросила: «Патти, есть еще что-то, что мне нужно знать об этом заседании? Может быть, ты посоветуешь мне что-нибудь предпринять?»
«Карли, я знаю, что утечка информации – это очень прискорбно. Но если ты найдешь в себе силы вернуться к тому, о чем все мы договорились в Сан-Франциско, это было бы очень здорово. И пожалуйста, никому не говори о нашем разговоре».
В Сан-Франциско мы договорились о многих вещах. Мы говорили о стратегии и персонале, об организационной структуре компании и пришли к соглашению по многим вопросам, хотя кое о чем договориться так и не удалось. К чему же мне предлагалось вернуться и почему? О чем конкретно мы договорились, а о чем – нет? Если учесть, сколько всего произошло с тех пор, трудно было понять, что имела в виду Патти. Некоторые члены совета к следующему заседанию вообще забывали, о чем шла речь на предыдущем. Некоторые приписывали мне слова, которых я на самом деле не говорила. Джей и Том проводили частные беседы с одними членами совета и даже не пытались поговорить с другими. Стоило сформулировать на бумаге основные итоги наших многочисленных дискуссий. Поэтому по рекомендации Патти «вернуться к договоренностям в Сан-Франциско» я села и попыталась изложить на бумаге все, к чему мы тогда пришли. В своих записках я хотела подчеркнуть роль и значение совета директоров в жизни компании, выразить свое уважение к усилиям его членов. Они пригласили меня на работу и могли уволить. Я хотела найти подтверждение своей всегдашней убежденности в том, что здоровая дискуссия всегда приносит пользу: если иногда я оказывалась недостаточно открытой для общения, хотелось бы осознать это. Я считала необходимым внести ясность в ситуацию после всех разрушительных и эмоциональных событий последних недель. Что бы ни стояло за этими событиями, мы не могли позволить себе оставаться в неведении относительно мотивов и намерений друг друга. Ни один совет директоров не сможет нормально выполнять свои функции, если его члены не испытывают уважения друг к другу, не стремятся к открытой и прозрачной процедуре принятия решений и не доверяют друг другу, особенно в вопросах соблюдения конфиденциальности. Закончив писать, я решила использовать этот документ в качестве основы для обсуждения на завтрашнем заседании. Мне были неизвестны соображения остальных членов совета, но это не уменьшало моей решимости покончить с утечкой конфиденциальной информации, убедиться в том, что все правильно поняли этот урок, и продолжить работу на основе взаимной открытости и уважения.
Но на следующий день откровенный разговор не состоялся. Придя в комнату для совещаний, я поняла, что там уже создалась определенная атмосфера. Несмотря на то что Джей долгое время выказывал Патти свое пренебрежение, сейчас он что-то мило нашептывал ей в ухо, и оба они весело смеялись. Патти открыла совещание, что уже само по себе было необычно. Она не являлась председателем какого-либо комитета. Казалось, все кроме меня, знали, что последует за этим. Она поставила на обсуждение вопрос об отставке Сэнди Литвака. Видимо, Литвак предпочел подать в отставку, чтобы не участвовать в дальнейших действиях совета. Далее на голосование был поставлен вопрос о повторном включении Тома Перкинса в состав совета. Я воздержалась. Было очень трудно отделить мою личную неприязнь к этому человеку от объективной оценки возможной пользы от его участия в качестве члена совета. Я не могла понять, что происходит. Два человека голосовали против. В первый раз за весь срок моей работы в HP решение совета не было единогласным. Во второй раз это случилось, когда голосовали за мою отставку.
Ларри Сонсини упомянул о встрече некоторых членов совета директоров и консультанта по корпоративному управлению, состоявшейся перед началом нашего совещания. Меня об этой встрече никто не предупреждал и никто на нее не приглашал, несмотря на то что я на тот момент являлась действующим исполнительным директором и председателем совета директоров. Вообще, возникло такое чувство, что меня в комнате для совещаний просто нет. Никто не осмеливался посмотреть мне в глаза. А потом Патти спросила: «Карли, ты хотела бы что-то сказать?»
