Не могу сказать, что провела в Стэнфорде лучшие годы своей жизни. Приходилось очень много учиться и зачастую мне казалось, что я никогда не смогу догнать своих более талантливых однокурсников. Я набрала огромное количество курсов, писала курсовую работу по средневековой системе права и испытании страданием, работала три дня в неделю, чтобы оплачивать комнату и текущие расходы. В конечном счете я подцепила очень тяжелую форму мононуклеоза и почти год провела в постели. Не помню, чтобы в этот период жизни у меня было много развлечений, зато работы было хоть отбавляй.
В день окончания колледжа я чувствовала себя испуганной. Очень страшно было покинуть уютный университетский мирок, и не было никакой уверенности в правильности сделанного выбора. Я боялась, что понапрасну загублю бесценные знания, полученные в Стэнфордском университете, боялась совершить непоправимые ошибки. Если бы сейчас я могла поговорить с собой тогдашней, то наверняка дала бы себе совет относиться к жизни проще. Другое дело, смогла бы я последовать ему?
Поступив без особого энтузиазма на юридический факультет Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, я невзлюбила его с самого первого дня. Прецедентное право казалось ограниченным. А как же новые ситуации, которых не бывало в прошлом? Блестящие юридические решения, на мой взгляд, слишком часто не имели ничего общего со справедливостью и основывались исключительно на юридической казуистике. Глубоко уважая закон, я не испытывала к нему ни малейшей любви. Каждый день болела голова, иногда на месяцы резко ухудшалось зрение. Когда отец приехал навестить меня, я сказала, что ненавижу юриспруденцию. Его это очень озаботило, тем не менее он не хотел, чтобы я бросала учебу. Это было бы поражением; я должна была держаться до конца, как бы трудно ни было. Я не смогла сказать ему о решении бросить изучение права, хотя сначала и собиралась. Последовал еще месяц тяжелой борьбы.
Однажды я приехала домой на уик-энд в глубоком смятении. Пусть это звучит высокопарно, но во время утреннего душа в воскресенье меня посетило прозрение. Ведь мое тело явно пыталось что-то выразить этими месяцами головной боли. До сих пор я могу во всех подробностях описать узор кафеля в душе, на который уставилась тогда в немом изумлении. Зачем я учусь на юридическом факультете? На этот вопрос мне просто нечего было ответить. В двадцать два года до меня наконец дошло, что я не могу всю жизнь угождать родителям. Если речь идет о раскрытии всех скрытых во мне способностей и возможностей, то нужно найти что-то для себя, что-то такое, что будоражило бы мой ум и захватило бы сердце. Моя жизнь – это только моя жизнь. Я должна делать только то, что хочу. Головная боль моментально прекратилась. Я вышла из душа и приготовилась разочаровать своих родителей.
Альбер Камю сказал: «Чтобы быть счастливым, не следует слишком беспокоиться об окружающих». Придя к окончательному решению, я была немного испугана, но счастлива, и чувствовала себя повзрослевшей. Это было мое первое самостоятельное и очень трудное решение. Несмотря на вызванное им чувство одиночества и страх перед последствиями, я все равно была уверена в правильности своего выбора.
3. Не думай о следующей работе
Следующие несколько часов прошли ужасно. Мама сказала: «Такое поведение совсем не в твоем характере. Я очень обеспокоена». Отец сказал: «Я очень разочарован. Не уверен, что ты вообще когда-нибудь чего-нибудь добьешься». Когда они поинтересовались моими планами на будущее, мне нечего было им ответить. Нужно было зарабатывать на жизнь, нужно было каким-то образом распрощаться с юридическим факультетом, и мои родители ничем не могли мне помочь.
В 1976 году у человека, получившего степень магистра по философии и истории, практически не было шансов устроиться на работу, разве что поступить в аспирантуру. Никогда раньше, начиная с детских лет и заканчивая днем ухода с юридического факультета, я не рассматривала возможность трудоустройства в какой-нибудь коммерческой фирме. Мои родители тоже никогда не сталкивались с миром предпринимательства, и едва ли я пару раз слышала слово «бизнес» во время обучения в колледже. Мы всегда жили в университетских городках. Никаких знакомых-бизнесменов у нас не было, все наши друзья были либо научными работниками, либо артистами, либо, вообще, занимались только своим домом. Если мать и имела некоторое представление о бизнесе, то исключительно со слов своего отца. Поскольку тот был сборщиком на конвейере Форда, вряд ли он восторженно отзывался о своей работе. Отец представлял собой яркий тип интеллектуала, а бизнес казался ему недостаточно интеллектуальной сферой деятельности. Каждый вечер за ужином мы вели то серьезные, то веселые разговоры обо всем на свете – об искусстве, о музыке, о философии, истории, политике, погоде и событиях на работе и в школе, о наших друзьях. Но мы никогда не обсуждали местные компании, национальную экономику или происхождение продуктов, которые покупали ежедневно.
Единственным источником хоть какой-то информации о деловом мире было телевидение. Мои родители очень строго относились к программам, просматриваемым детьми, и, пока мне не исполнилось десять или одиннадцать лет, у нас в доме даже не было телевизора. Да и потом программы для просмотра отбирались весьма тщательно. Почему-то я очень любила фильмы и передачи о шпионах и разведке (мы с моей лучшей подругой одно время воображали себя штатными агентами ЦРУ), поэтому сериалы «The Man from U.N.C.L.E.» и «Mission: Impossible» были моими любимыми. В последнем главной героиней была женщина-шпион. Она работала под прикрытием в какой-то фирме и очень мне нравилась. Ее звали Циннамон (эту роль исполняла Барбара Бейн), она была элегантной и энергичной. Очень крутая, она не считала нужным скрывать ни свой ум, ни свою красоту, и при этом ни в чем не уступала мужчинам. Ее часто недооценивали враги, и каждый раз им приходилось об этом жалеть. Я решила быть похожей на нее, когда вырасту.
Но в реальной жизни я никогда не встречала собственников компаний, пока не устроилась на работу, чтобы оплачивать свои счета. Во времена учебы в Стэнфорде мне нужно было платить за комнату и пансион, поэтому я подрабатывала в местном парикмахерском салоне (он и сейчас расположен по прежнему адресу). В частности, мне приходилось вести запись клиентов, назначать время приема, отвечать на телефонные звонки. Вряд ли я тогда задумывалась об экономических аспектах деятельности этого салона – объеме продаж, номенклатуре услуг, затратах. Гораздо интереснее было наблюдать за клиентами и их поведением, манерой общения парикмахеров, о возникающих между ними конфликтах. Я многое узнала о том, как люди иногда ведут себя с теми, кто, по их мнению, не может достойно ответить на грубость или хамство. Зачастую я, от всех зависимый клерк, попадала под руку парикмахеру и его разгневанной клиентке. Приходилось видеть как лучшие, так и худшие черты характера женщин. Я не только усовершенствовала свои дипломатические навыки, полученные дома, но и приобрела новые. Мне нравились парикмахеры, они же владельцы салона, Дэн и Джон, так как они создали в салоне веселую и непринужденную атмосферу. Я впервые познакомилась с геями. В те времена никто не рассуждал о сексуальной ориентации, и многие гомосексуальные пары вынуждены были приглашать с собой на вечеринки девушек для маскировки. Мы часто говорили о том, что это забавно и больно одновременно. Мне очень нравилось мое тогдашнее окружение, хотя я никогда не задумывалась о прибыли и прочих подобных вещах.
