Они уезжали из «Гнезда кукушки» снова втроем и в полном молчании. Каждый думал о том, что услышал, и как оказалось впоследствии, мысли их во многом совпадали.
По дороге Сидоров решил заехать в отдел.
— Обождите минут десять, — распорядился он. — Мне звонок надо один выдать, насчет…
— Если будешь звонить в Москву, пусть они уточнят сегодня же: как сложилась судьба того детского дома, — сказал Кравченко. — И все-таки, кому же Майя Тихоновна отвозила деньги в тот дачный поселок? Знаешь, Шура, нам самим, наверное, придется домой махнуть и узнавать это уже через…
— Так вас помощник прокурора и выпустил! — хмыкнул Сидоров. — Держи карман шире. Нет, братцы, все вы у Пастухова под колпаком. И думать не смейте втихаря отсюда смываться. Вчера вечером он все начальство убеждал, что дело это будет раскрыто в ближайшие дни — дескать, все уже для него ясно-понятно. Только вот кому лавры по раскрытию достанутся — не уточнил.
«А ты, Шурик, воображаешь, что все лавры одному тебе достанутся, — ядовито подумал Мещерский, глядя вслед поспешавшему к отделу оперу. — Чужими руками да жар загребать, нашими с Вадькой руками… Жулик несчастный! Впрочем, в домашней обстановке этот фрукт гораздо симпатичнее смотрится, чем в своем милицейском официозе. С Натальей-то этой у них роман… Она на него влияет благотворно. При ней у него даже рожа не такая самодовольная. Да, женщина хорошая — умница, нежная, правильная женщина. С такой даже этому разгильдяю придется измениться к лучшему. А если еще и ребенок появится… Ребенок…» Он неотрывно смотрел на серый растрескавшийся асфальт за стеклом «Жигулей», покрывавший площадку-плац перед облупленным зданием ОВД.
Сквозь щели в асфальте кое-где пробивались пучки травы.
Осень словно и не коснулась их своим дыханием — травинки были зелены и свежи и подрагивали на ветру.
Глава 38
ДОМОТКАНЫЕ ПОЛОВИКИ
А в доме над озером их ожидали важные новости — помощник прокурора Пастухов привез постановление о заключении под стражу Петра Новлянского (как позже оказалось, подписанное областным прокурором после долгих дебатов на совещании у куратора из Генеральной прокуратуры).
Об аресте Пита Кравченко, Сидорову и Мещерскому сообщила Александра Порфирьевна. Как гигантская бабочка в парусящей на ветру, точно крылья, черной вязаной шали, подлетела она к машине и запричитала, заплакала:
— Петеньку, Петеньку забирают, да сделайте же что-нибудь, ради бога, да помогите же, да разве это он?! Я же его мальчишечкой еще маленьким.., он всегда такой добрый, такой ласковый был… Он же ни в чем не виноват! Не отнимайте у меня еще и его! — И столько муки слышалось в ее дребезжащем голосе, что Мещерскому стало до боли жаль эту тихую хлебосольную старуху. «Петька с Алиской выросли на ее руках, они ей во внуки годятся, да они и есть ее внуки — столько лет вместе…»
Сидоров удалился на северную террасу для конфиденциального разговора с прокуратурой (Пастухов явился на дачу в сопровождении трех оперативников и был настроен чрезвычайно решительно). На этот раз он сумел настоять на своем:
— Они все не признаются сначала, — бросил он оперу напоследок. — Вы, Александр Иванович, лучше моего это знаете. Мы не имеем права бездействовать. Сегодня утром снова звонили из Москвы. Они требуют разъяснений, позитивных результатов, реальной отработки выдвинутых нами версий.
Сам Новлянский отнесся к задержанию внешне спокойно. Громко заявил ледяным тоном, что настаивает на приглашении своего адвоката.
— Свяжись с Анатолием Павловичем, пусть выезжает сюда немедленно, — приказал он Файрузу, Мещерский поинтересовался впоследствии, кого Пит имел в виду, — секретарь назвал фамилию адвоката. Она постоянно мелькала в телевизионных сообщениях, когда речь шла о громких процессах. Как защитник, Анатолий Павлович стоил очень дорого, и Мещерского удивила та легкость, с которой Пит приказал этому светилу адвокатуры «выезжать немедленно». «Чересчур уж быстро ты почувствовал себя наследником, Петя, — подумалось ему. — Чужими деньгами распоряжаться легко».
— Я смогу принять участие в ее похоронах? — осведомился Пит у Пастухова.
— Возможно, но.., мы позже это с вами обсудим, — помощник прокурора немного даже стушевался. — Ведь Марину Ивановну наверняка будут хоронить в Москве.., распоряжение правительства, да…
— Агахан, помни: они будут настаивать на Новодевичьем — не соглашайся. Марина всегда хотела, чтобы ее похоронили на Донском, там, где лежат ее родители, — на прощание распорядился Пит, когда оперативники уже вели его к забрызганному грязью «уазику».
— Петя, ты.., ты ради бога не беспокойся — я за всем прослежу! Все возьму на себя! — хрипло крикнул Зверев. — Ты.., ты сам скоро вернешься — это все не правда, ты слышишь? Мы верим — это все не правда. Мы верим — так и знай!
Он и Алиса стояли на ступеньках рядом.
«Семья, — Мещерский смотрел на эту парочку. — Уже ничего нельзя поделать, а они все еще пытаются склеить ее осколки. Хотя бы для того, чтобы уверить чужих: ее семья вне подозрений».
— А я думал, вас тоже арестовали, — к Мещерскому подошел Корсаков. В руках его была бутылка коньяка. — Вас же утром увезли, теперь, значит, отпустили… Ну, да все равно. Они все равно передушат нас всех тут как крыс.
Вы по-прежнему, Сережа, не собираетесь отсюда делать ноги?
— Тогда у них действительно появится прямой повод к нашему задержанию, — нехотя ответил Мещерский. — Пресечение попытки сокрытия от следствия.
— А Петьку что же они, по кривому поводу забрали?
Прямой повод.., скажете тоже.
— По их логике, он виновен даже в том, что смерть Марины Ивановны принесла ему максимальную выгоду.
— Он любил ее, — Корсаков поискал глазами стакан (они стояли уже на пороге кухни), не нашел и пить из горла не стал. — Все дело-то в том, что Петька любил ее как родную мать. А у нее совершенно отсутствовал материнский инстинкт — она сама мне как-то в постели призналась. У больших артистов так бывает: талант высасывает из души все до донышка. Они становятся скупыми на простые человеческие чувства. Да вы и сами, наверное, это заметили в ней.
Мещерский пожал плечами. Когда бывший любовник уже исчез где-то в недрах дома, он перешел в столовую и сел за стол. Появились Кравченко и Сидоров, потолкались в дверях и ушли в сад, все о чем-то тихо толковали, судили-рядили, вспоминая сказанное Натальей Алексеевной, но по их убитому виду было ясно, что все их домыслы и догадки повисают в пустоте неопределенности и недоверия.
— И спросить-то теперь не у кого! — донеслось до Мещерского. — Тихоновна могла бы рассказать, а теперь…
Надо искать тех, кто знал Звереву достаточно близко, но только со стороны, не из семьи. Только где ж такого всезнайку теперь найдешь!
В своей тупо-отрешенной задумчивости Мещерский провел больше часа. Затем покинул столовую и направился в музыкальный зал — долго разглядывал там фотографии Зверевой. Некоторые даже снимал со стен, подносил к окну, к свету. Над одним фото — Зверева была там молодой, в костюме Оберона из «Сна в летнюю ночь» — он даже как-то странно колдовал: то закрывал ладонью половину ее лица, то вновь открывал, затем ставил фотографию так, чтобы на нее падал свет под разными углами. Наконец он вернул фото на место — его что-то отвлекло: какой-то шум, доносившийся сверху.
