— Вы видели в руках нападавшего какое-нибудь оружие? Топор у него был? — вокруг бьющейся в истерике молодой мамаши суетились Палилов и два зама (неизвестно по каким вопросам) начальника городского ОВД, а также причитающая соседка.
— Я ничего не видела. Ничего! На нем такой длинный плащ, что-то зеленое, военные такие носят, я забыла, как это называется, — женщина затравленно озиралась, как лиса в капкане. — Не видела я ничего, не успела даже.., он схватил коляску.., меня толкнул в лицо… А Костика…
— Сколько вашему сыну лет? — спрашивал Палилов.
— Восемь месяцев.
— Там и ваша родственница в квартире, кто она, кем вам доводится?
— Моя бабушка, ей восемьдесят семь, у нее шейка берцовой кости сломана, она только на костылях по квартире… Господи, что же он там с ними сделает? Он же.., их убьет, да?!
— Не волнуйтесь, не волнуйтесь, мы примем меры.
А что же вы, гражданочка, двери-то такие делаете в квартире? Разве это сейф банковский? Как нам вскрывать-то ее прикажете? — Палилов качал головой. — Разве жэк дает разрешение на подобное нарушение? А решетки у вас на окнах для чего?
Потерпевшая смотрела, точно не понимая, и вдруг разразилась истошным воплем:
— Дверь зачем? Решетки?! А ты забыл, как я лично к тебе осенью приходила, когда к нам с крыши по пожарной лестнице влезли? Забыл? Шубу взяли норковую, мужнину шапку новую, видеоплейер, золото, что от мамы досталось… А ты нашел мне вора?! А что говорил? Безнадежно, мол, бесперспективно, заявление забрать уговаривал. О господи! Да что вы на меня так смотрите? Делайте же что-нибудь, там же сын мой, сын!
— Отстаньте вы от нее, — зашипела на Палилова соседка, — не видите, не в себе она. Сердца, что ли, совсем нет?
— Муж ее где? — жестко спросил Палилов.
— Он у финнов калымит по контракту на бумажной фабрике. На квартиру новую они копят. Ну пустите, пустите, я ее к себе пока отведу. Пойдем, милая, сейчас они все сделают. Цел будет твой Костик.
— Так, выход один, — Палилов повернулся к подчиненным. — Применение спецсредств. Если разбить окно, то через решетку легко можно.., так, готовьте все, что необходимо. Быстро!
— Что? Что вы сказали? — потерпевшая вырвалась от соседки. — Что они делать собираются?
— Не волнуйтесь, применим спецсредства. Это газ такой безвредный, они все уснут, и преступник, и…
— Не смейте! Слышите? Не смейте этого делать! Вы ж ее убьете. У бабушки астма, она даже пыльцы цветочной не переносит, а Костик.., ему же восемь месяцев всего, разве можно его газом травить?!
— Никто никого травить не собирается. — Палилов уже колебался, переключил рацию. — Так, прием, у одного из заложников астма, могут возникнуть осложнения. Отставить пока спецсредства. Попробуем…
— Если он к окну подойдет, из дома напротив его ж можно грохнуть, — шепнул участковому, сверлившему тяжелым взглядом молчаливого и мрачного регента, стоявший подле Кравченко молоденький опер — злой, решительный, но при этом совершенно растерявшийся. — Вот гнида, а? Дайте мне оптическую, да я его сам, своей рукой…
— Где ж ее, оптическую, взять? — участковый снял фуражку. — Спецназ тут надо из Питера вызывать, но пока доедут… А потом, он же невменяемый. По закону применять оружие не имеем права.
— Пошел этот закон знаешь куда?!
— Тише! Тише вы! — крикнул оперативник, стоявший у самой двери. — Он что-то говорит, я слышу.
На этаже в мгновение ока воцарилась гнетущая тишина. Потом раздалось какое-то едва слышное хлюпанье, бормотанье, потом…
— Отпустите меня… — голос за дверью был странным — высоким и тонким, словно и не человек говорил, а шакал выл, пытаясь подражать человеку. — Я не могу…
Я умираю, умираю…
— Пустовалов, немедленно откройте дверь! Откройте и выходите, — громко велел Палилов. — Никто вас не тронет, я обещаю.
— Отпустите меня.
— Откройте дверь!
— Я подыхаю, отпустите!
— Да вас никто не держит! Вы свободны. Откройте дверь, позвольте забрать ребенка, и вы свободны, — голос Палилова задрожал фальшиво и мягко. — Неужели вам малыша не жаль?
— Я умру, умру, умру. Он умрет. Вы тоже умрете. Все умрут!
— Юрий Петрович, мы все просим вас: откройте дверь, никто не причинит вам никакого вреда. Напротив, мы помочь вам хотим. — Палилов среди мертвой тишины наклонился к замочной скважине, потом стукнул в дверь костяшками пальцев.
— Прочь! — взвизгнули за дверью. И следом с надрывом заорал младенец. — Вы лжете! Я знаю, что вы хотите со мной сделать! Я ВСЕГДА ЭТО ЗНАЛ! — В квартире что-то грохнуло, раздался звон битой посуды и истошные старческие вопли:
— Да что ж это робитъся-то, Господииисусехристе!
— Пустите меня к нему, — регент пытался оттолкнуть сотрудников милиции, прорываясь к двери. — Юра, послушай меня! Это я, Степан, Юра, открой, отдай ребенка!
Его не пустили, он стал орать, даже попытался кого-то ударить, его поволокли вниз. Все кричали, стремясь словно бы этими яростными воплями заглушить что-то. Может, тишину, которая нестерпимо давила на нервы.
Только Сидоров молча стоял у лестничной батареи, повернувшись спиной ко всему этому аду. Кравченко и Шипов-младший, ошарашенные всеобщей неразберихой, спустились к нему.
— Я даже представить себе не мог, что заложников берут и освобождают вот так.., так… — Шипов запнулся. — Это же сумасшедший дом какой-то — ведь никто же ничего… Но что-то делать они же будут, а?
— Когда в нашей драгоценной столице на Фрунзенской набережной взяли заложников в обменном пункте, то наши не придумали ничего лучшего для их освобождения, как подогнать к дому бронетранспортер и проломить стену. — Сидоров говорил как автомат. — И это потом называлось у них образцовой операцией. Тут таких образцовостей не выйдет — этаж подкачал. Если только броневертолет не подгонят.
— Вы что, смеетесь, что ли? — Шипов скривился.
— Я? Посмотри на меня, мальчишка, ну? Я смеюсь?! Я?!
— Тихо, тихо, — Кравченко плечом оттер Шилова от разъяренного опера. — Нам еще между собой гавкать не хватало. А действительно, Шура, что делать-то, а? Что, по-твоему, при таком раскладе надо делать?
Но Сидоров молчал. Кусал губы.
— Ну хорошо, стрелять в него нельзя — больной. Хотя.., говорит он связно, не бредит же! — продолжал Кравченко. — «Черемуху» — нельзя: заложники скукожатся, дверь ломать — тут либо автоген нужен, либо шашка тротиловая. На окнах — решетки, даже если к грузовику прицепить — все равно не сдернешь, высоко да тут во дворе и грузовику-то не развернуться. И что же…
— Вызывайте врачей, что ли! — Палилов скатывался по лестнице, бросая на ходу вялые распоряжения. — Будем уговаривать пока что, а там… — Он поймал взгляд Сидорова, поперхнулся и быстро засеменил вниз.
