— То вчера, а то сегодня, — Вера Тихоновна говорила медленно. — Ночью я проснулась. Слышу Тузик мой лает, с цепи рвется. Встала я, в окно посмотрела. Только вон у меня какие заросли тут, — ничего не увидела. А выходить, разбираться, что там, не стала. Легла. А Тузик лаем исходит, прямо бесится. Потом слышу — звяк, цепь оборвал. Утром вышла — нет его нигде. Звала, звала, кричала, кричала…
— Он кобель у. вас, Тузик-то, — сказал Трубников. — А все на цепи сидел. Поневоле сорвешься, на луну завоешь. Может, лису почуял или хорька… Ничего, набегается — придет сам.
Они вошли в дом.
— Вот, пожалуйста. Тут у меня летом внуки живут, сын со снохой, — Брусникина открыла дверь.
Внутри все было также чистенько и пасторально, как и снаружи: терраса с круглым столом под традиционным сельским абажуром, просторная горница с большой печью-голландкой и пузатым диваном с тугими турецкими валиками и подушками, какие Катя видела только в фильмах пятидесятых годов. Посреди горницы стоял еще один круглый стол, заваленный газетами, книгами, тетрадями. На газетах лежало неоконченное вязанье. С бревенчатой стены над диваном смотрели на гостей мишки с репродукции картины Шишкина. В простенках между окнами висело купеческое зеркало, портрет Льва Толстого в рамке и фотография какого-то старичка, в котором Катя лишь через несколько дней признала ученого Мичурина, и то только прочтя микроскопическую пояснительную подпись под снимком. Соседняя комната была спальней, но, кроме пухлой старческой кровати, были там еще и самодельные книжные стеллажи, и письменный стол. А на нем черный старинный микроскоп и какие-то склянки с притертыми пробками. И все это чистое, без малейшей пылинки, словно хозяин их только на минуту оторвался от работы, чтобы встретить непрошеных гостей. Над кроватью красовалась большая свадебная фотография под стеклом: дородный мужчина в очках, с окладистой профессорской бородой и рядом с ним тоненькая юная блондинка в белом платье колоколом по моде пятидесятых. Разница между новобрачными была лет в двадцать, никак не меньше.
— Мой покойный муж, — просто сказала Брусникина и, повернувшись к висевшим в красном углу спальни иконам, перекрестилась. — А вот ваши комнаты.
Кате досталась та самая маленькая летняя терраска — вся из сплошных окон с рейками крест-накрест и комнатка-пенал с диванчиком, ночным столиком и комодом. С терраски узкая лестница вела наверх, в мансарду. Но дверь туда была закрыта на железный крючок.
— Я туда редко хожу, — сказала Брусникина, — на лестнице голова кружится, упасть боюсь. Но если вам надо будет — можете и туда подняться. Только там у меня хлам разный.
— Ну, устраивайтесь, обживайтесь, — Трубников сходил к машине и принес сумку с Катиными вещами. — Отдыхайте с дороги. Завтра я к вам загляну.
— Николай Христофорович, а у вас телефон есть, чтобы мне с вами связываться? — спросила Катя.
— В опорном есть, конечно, — Трубников усмехнулся, — а мобильника нет, уж извиняйте. Начальство у нас в отделе на такие вещи жила жилой. Да вы не волнуйтесь. Живу я тут близко — всего в двух километрах, в Столбовке. По берегу вон в ту сторону пойдете, ко мне и выйдете напрямки. Потом у вас, Екатерина Сергеевна, машина, у меня мотоцикл, уж как-нибудь друг друга достигнем.
— Хотите я вас подброшу до дома? — предложила Катя.
— Нет, спасибо. Вы отдыхайте. А мне тут еще в одно место поблизости надо заглянуть, порядок проверить, — сказал Трубников. — Ну, счастливо оставаться. Вера Тихоновна, бывайте здоровы.
Катя проводила участкового до калитки. Потом вернулась в дом, начала разбирать вещи, достала полотенце и решила умыться с дороги.
— Умыться? Пожалуйста, — засуетилась Брусникина. — Вот раковина-то где у меня, проходите, а тут кухня… Может, печь затопить, котел нагреть?
— У вас тут АГВ? — робко поинтересовалась Катя.
— И АГВ, и котел в печь вмазан. А тут у меня вот поддон, душ… А как же? Муж покойный обустраивал. Он у меня бани-то не любитель был, потому как гипертонией страдал. Потом сын мой старший тоже все тут делал, воду проводил… А как же? Круглый год ведь мы с мужем тут жили, теперь я живу… Ну, согреть котел?
— Спасибо, не беспокойтесь. Я и холодной ополоснусь. Освежусь, — сказала Катя. Она с удовольствием приняла бы и горячий душ с дороги, но возиться с котлом, печью и дровами в этот жаркий летний вечер, ждать, пока согреется вода, было лень.
Она вспомнила, как драгоценный пугал ее удобствами в огороде. Что ж, хоть в этом он попал пальцем в небо. Кое-какие блага цивилизации все же были знакомы типичным представителям вымирающего сословия истинной сельской интеллигенции.
Умывшись и переодевшись, Катя перетряхнула в своей комнатке матрас, одеяло, взбила подушку (мягкая — пух и перо), достала из дорожной сумки постельное белье, халатик, тапочки, зубную щетку, ночной крем, тоник для лица и…
Ее ждало неожиданное открытие — на дне сумки под джинсовой курткой лежало несколько предметов, Которые сама она в сумку не укладывала. Снабдить ее этими вещами мот лишь один человек — «драгоценный В. А.».
Катя молча доставала и разглядывала электрический фонарь, запасную батарею к нему, зарядное устройство для телефона, резиновые перчатки, полевой бинокль, шерстяные носки, моток крепкой веревки и портативную аптечку, где имелось все, от бактерицидного пластыря до противовоспалительных антибиотиков. Катя вздохнула: да уж, снаряженьице.. Не хватает, кажется, только шпионского радиопередатчика в консервной банке.
Брусникина в кухне гремела посудой. Радиоприемник на холодильнике, аккомпанируя ей, передавал вечерний музыкальный час на радио Маяк. Ходики на стене показывали восемь. Сад за окнами тонул в сумерках. Ясное вечернее небо чертили ласточки.
Катя спрятала багаж драгоценного на дно сумки. Веревка… Ну на что она ей? Достала свитер. Подумала секунду и вынула полевой бинокль. Все-таки это вещь полезная, Вадька прав.
— Катя, вы куда? Давайте чай пить? — окликнула ее Вера Тихоновна.
— Я пройдусь немного перед сном, — сказала Катя и спустилась в темнеющий сад.
Бинокль она спрятала под свитером.
— Допоздна, смотрите не гуляйте! — крикнула ей вслед Брусникина. — Может, пса моего где увидите — пегий такой недомерок, хвост колечком. С ошейником.
— Хорошо, не беспокойтесь. Увижу — как-нибудь подманю, приведу, — обещала Катя.
Но сгинувшего Тузика она так и не встретила. Зато увидела нечто другое.
Выйдя за калитку, Катя медленно побрела к реке. Вечер был тихий, славный. На западе догорали последние отблески заката. Деревья, кусты отбрасывали длинные тени, сливавшиеся с наступающими с востока сумерками. Опасения Трубникова оказались напрасными — на небе не видно было ни одной тучи — предвестницы ненастья.
По крутой осыпающейся сухой глиной тропинке среди кустов черемухи и дикой вишни Катя осторожно спустилась к реке. С высокого берега Славянка казалась глубже, шире, внушительнее, чем вблизи. Она катила темно-зеленые ленивые и теплые воды среди лугов и полей и где-то далеко-далеко за Лягушиным лесом и знаменитым Синь-озером впадала в Оку.
