— Мы должны поймать убийцу. Как можно скорее. Он может снова кого-то убить здесь, — сказала Катя.
— Ну, положим, поймаете вы его, удача ваша будет. И что дальше? Hy посадите — не расстреляете же. Ну, будет он сидеть…
— Будет гнить в тюрьме, — жестко сказала Катя.
— Ну, сгниет, — Туманов кивнул. — Вам что, от этого легче, лучше будет? Тебе лучше?
— Речь не обо мне. Но многие, кто здесь живет, и вы в том числе, вздохнете свободнее. Разве не так?
— Ну, мы вздохнем. Чибисов вздохнет, мы с Шуркой, Островская, старухи… Конечно, каждый вечер спать ложиться, думая, что тут какой-то псих по полям бродит, мало приятного. А так вроде и страх пропадет… А хорошо это? Вон Шурка говорит: страх — Самый сильный инструмент власти, давления, подчинения. На страхе только все и держится. Глобальная ось это, основа основ.
— Павловский и раньше в своих репортажах любил пугать, — сказала Катя. — Только есть люди, которым и страх нипочем.
— Здешнему кровососу, например, — хмыкнул Туманов. — Ну, чем вы его такого напугать можете? Тюрьмой, что ли?
— Иногда для таких несвобода как раз самое страшное наказание, — заспорила Катя.
— Это для тех, кто знает, как свободой распоряжаться. А некоторым и свобода не нужна, потому что она ничего не решает, ничего не лечит. — Туманов замедлил шаг. — Ты вообще как — надолго к нам?
— А что?
— Так, ничего. Завтра суббота. Можно вечерком в Тулу махнуть — там бар один я знаю сносный.
— Вы, Костя, меня приглашаете, что ли? Спасибо, я не могу.
— Ты что, и в выходные свои тоже пашешь-расследуешь?
— Я расследую, а пашете вы — рожь сеете, скот разводите. Кстати, все спросить хочу — вам, самураю, не обидно было меч на орало перековывать?
— Смеешься все. Смешливая какая… И не скажешь, что из милиции. v
— Смеяться лучше, чем бояться, — вздохнула Катя. — Честно сказать, я у вас тут вчера вечером немножко струсила. И потом утром мне тоже много страхов разных поведали. Про свадьбу с убийством, про какие-то зловещие огни, — внезапно Катя остановилась. Буквально застыла на месте. Они с Тумановым медленно шли вдоль реки к дому Брусникиной. Слева тянулись поля. И ей вдруг показалось… померещилось, что вдали, в темноте, как и вчера, что-то мелькнуло — свет вспыхнул и погас.
Там, в полях, — Катя помнила это слишком хорошо, — была та самая проселочная дорога, на которую свернули Артем и Полина.
— Ты что? — тревожно спросил Туманов, тоже останавливаясь.
Желтый свет снова мигнул, и вдалеке послышался шум автомобильного мотора. С проселка на дачную дорогу вырулил черный джип. Его желтые фары освещали дорогу. Пятно света на миг коснулось и Кати с Тумановым.
— Чибисов, — сказал Туманов. — Сам за рулем.
— Поздно он, однако, домой едет, — заметила Катя. Это была просто машина. Там, в поле, вдали были огни ее фар…
— Тогда на свадьбе, может быть, вы видели — он не отлучался куда-нибудь? — осторожно спросила Катя.
— Он хозяин. Куда ж хозяин денется? — усмехнулся Туманов. — Правда, как жениха с невестой проводили, я его за столом что-то не видал. Там такая пьянка пошла — в дым.
— Вот я и дома, — Катя кивнула на темный брусникинский сад за шатким забором. — Спасибо; Костя, спокойной ночи.
— Ладно, пока, — Туманов постоял секунду, словно в нерешительности, потом шагнул и словно растворился во тьме.
Катя, стараясь не шуметь, поднялась по скрипучим ступенькам, толкнула дверь. Заперто, Пришлось стучать. Брус-Аникина открыла ей дверь в ночной рубашке.
— Вера Тихоновна, бога ради извините, я вас разбудила?
— Я читала, заснуть все боялась — кто ж вам отопрет? А с дверью открытой я боюсь, тем более собаки теперь нет, — Брусникина внезапно схватилась за поясницу. — Ну, что ты будешь делать, как с мягкого встанешь, так прямо сводит… Вы как ушли, Катя, у вас на столе какая-то машинка черная сначала все пищала, потом заиграла. Я думала музыка, радио…
— Ой, это телефон, я его с собой не взяла.
— Вон, слышите, снова играет. И так каждые полчаса! Катя ринулась к себе на терраску и схватила со стола мобильный. Она была уверена, что так поздно звонить ей в Славянолужье может только Никита Колосов с какими-то важными новостями. У нее для него тоже была новость — допрос Полины.
— Алло, это я, говорите!
Треск. Помехи.
— Алло, не слышно…
— Ты где пропадаешь, а?
Это был Кравченко. Причем голос драгоценного не сулил ничего светлого и радостного.
— Вадик, я… я телефон забыла… мы тут с участковым ездили по делу. Свидетелей опрашивали… — залепетала Катя, чувствуя, что зря так беспомощно лжет под любопытным взглядом Брусникиной.
— Первый час ночи — какие, к дьяволу, свидетели?! Ты меня за дурака считаешь?
По голосу драгоценного было ясно, что он под сильным градусом.
— А ты сам-то где? — вскипела Катя: нападение — лучшая защита.
— Я-то дома в отличие от тебя.
— Ой, Вадичка, ну пожалуйста… Я не могу и не хочу с тобой ругаться…
— Это почему? Ты что там, не одна? Кто с тобой? Катя отняла телефон от уха — вот еще наказание-то!
— Ты приедешь завтра? — спросила она очень мягко.
— А разве я тебе там нужен? — мрачно бросил Кравченко. — Ты прекрасно обходишься без меня!
Гудки. Катя спешно перенабрала номер: снова этот чертов абонент не отвечает. Набрала свой домашний телефон. Гудки, гудки… Кравченко в этот поздний час звонил либо не из дома, либо просто выключил и этот телефон.
В изнеможении Катя рухнула на стул. Только сейчас она почувствовала, как смертельно устала за этот длинный бестолковый день.
Глава 15
ЛИСА
Утро субботы для Лисы Кустанаевой было исполнено, как всегда, дел и забот. Весной, летом и осенью, вплоть до ноября, о полноценных выходных приходилось только вздыхать украдкой, В офисе агрофирмы Славянка, занимавшей здание бывшей дирекции совхоза-гиганта и по субботам кипела работа. На носу была уборочная. Чибисов чуть свет уехал в который раз лично проверять состояние уборочной техники. В прошлом году он затеял менять большую часть парка сельхозмашин— И Лиса помнила, какой это был несусветный кошмар, несмотря на все их упорное стремление к модернизации и прогрессу и все переплаченные сверх возможного за импортную технику деньги.
Чибисов позвонил в десятом часу в офис и попросил Лису; работавшую с документами в его кабинете, выбрать время и подъехать в церковь к отцу Феоктисту, чтобы окончательно обговорить с ним все, что касается завтрашней печальной годовщины — девяти дней со дня смерти Артема Хвошева. Еще ранее девять дней решено было отметить тихо и скорбно, в домашнем кругу, без чужих, с заупокойной службой в храме и поминальным обедом.
