— Ты его что, подозреваешь, что ли, в чем-то? — спросил Туманов заинтересованно.
— Я никого ни в чем не подозреваю. Просто мне необходимо взглянуть на его картины. Так выручишь меня?
— Да ладно. В чем проблема-то? Мы по вечерам у него в карты играем. Скука тут у нас в деревне, ой, скука… Поневоле или запьешь, или замочишь кого-нибудь. Хоть бы почаще нам сюда таких, как ты, милиционерш присылали… Знаешь, у меня еще никогда не было знакомой девушки из милиции. Тем более такого симпатичного сыщика. Это даже забавно.
— Что забавно?
— Да ничего, просто по тебе ни в жизнь не скажешь, что ты из ментовки. Ты уж очень открытая какая-то. Чересчур. И потом, боишься всего…
— Трусость — это мой основной порок. Видишь, я его даже не в силах скрыть. — Катя улыбнулась. — Между прочим, я ведь к вам на ферму шла, хотела посмотреть на ваше передовое капиталистическое хозяйство. Там у реки видела ваше стадо, а подойти страшно. И коров ваших тоже боюсь!
— Значит, достижения наши интересуют? Ну, это мы любим — это самое, хвастаться. — Туманов закинул повод лошади на спину, вдел ногу в стремя и легко сел в седло. Наклонился, протянул руку: — Давай залезай, прокачу.
— На лошади? А я верхом не умею.
— А я тебя научу. Со мной все легко и просто. Давай цепляйся — правой рукой за меня. Смелее, крепче. Я не стеклянный. Левой — за гриву, так, хорошо… Ногу ставь в стремя на мою…
— Ой, мамочки, — Катя почувствовала, насколько он силен: едва лишь она кое-как зацепилась ногой за стремя, он почти без усилий поднял ее и посадил впереди себя. Кате пришлось ухватиться за него. Его серые глаза были у самого ее лица. Потом он чуть отвернул голову, и она увидела его крепкий красиво подбритый затылок и шею. У Туманова оказалась на удивление нежная кожа. Справа на щеке алел крохотный порез.
Туманов с места пустил лошадь в галоп. Лошадка была немолодой и смирной и, наверное, сначала весьма удивилась, но по дороге пошла резво. И в результате к ферме они — подскакали действительно по-ковбойски лихо. Однако насладиться дальнейшим общением им не пришлось.
На ферме творилось что-то невообразимое. Ревел скот, истошно кричали скотники. А в просторном загоне в клубах бурой пыли яростно бодались два огромных быка. Таких быков Катя никогда не видела (по совести сказать, она вообще никаких быков не видела). Один бык был черный, другой шоколадно-коричневой масти — здоровенные зверюги с морщинистыми отвислыми подгрудками, огромными рогами, глазами, налитыми кровью. Они взрывали землю копытами — дерн, трава, песок так и летели во все стороны. Сшибались рогами, пригибая шеи к земле, теснили друг друга.
Вокруг загона в страшной суматохе суетились люди.
У одного скотника в руках был багор, у другого какая-то длинная палка с цепью на конце. Но зайти в загон к разъяренным быкам никто не решался. Катя увидела, что одна из стенок, отделяющая загон от соседнего, проломлена.
Туманов спрыгнул с лошади, Катя, чтобы удержаться, судорожно вцепилась в гриву. Бычий рев оглушил ее, но еще более оглушило страшное ругательство, выкрикнутое в бешенстве Тумановым. Он подбежал к загону, вырвал у опешившего скотника палку с цепью и одним прыжком перемахнул через ограду. Быки, занятые друг другом, не обратили на него внимания, а он с размаху с проклятиями огрел палкой черного бугая сначала по необъятной спине, затем по загривку. Взъяренный новым нападением бык отпрянул от своего шоколадного соперника и развернулся в сторону Туманова. Тот, продолжая изрыгать проклятия, со всего размаха утюжил его палкой по морде, тесня к стойлам.
Катя, схватившись за лошадиную гриву, затаив дыхание, следила за этой дикой корридой. Перемена, происшедшая в Туманове, была просто поразительна. В схватке человека с быком было что-то первобытное, нереальное. Катя видела дикаря с дубиной в руках. Он осыпал быка бешеными неистовыми ударами, наступал, гоня его к стойлам, не давая приблизиться к сопернику. Он был воплощенное бесстрашие, и вместе с тем то, что он делал, было так жестоко, так страшно, что поневоле хотелось заступиться за быка. И бык сдался — замычал испуганно и протяжно, повернулся и затрусил к стойлам, подгоняемый безжалостными ударами. Как только это произошло, в загон горохом посыпались скотники и погнали шоколадного быка, изумленно следившего за схваткой, в противоположный конец фермы. Звякали цепи, лязгали засовы. Люди оживленно обсуждали происшедшее.
Катя наблюдала за Тумановым. Эта внезапная и мгновенная метаморфоза, произошедшая с ним, лишний раз под-тверждала ту самую непреложную истину: люди совсем не то, чем кажутся на первый взгляд.
Туманов, мокрый от пота и задыхающийся, бросил палку, развернулся к одному из скотников — здоровому неуклюжему мужику в ватнике, по виду сильно пьющему, и внезапно со всей силой ударил его кулаком в лицо.
— Убью! — заорал он. — Сволочь пьяная! Сто раз предупреждал — держать черного подальше! А если б он Милорда покалечил? Милорд — племенной бык, производитель, мы за него десять тысяч канадцам платили, а ты, пьяная морда, что, спишь, ворон считаешь?! — Он снова в бешенстве ударил скотника. Тот упал, и это словно еще больше разъярило Туманова — он налетел на него и начал бить его ногами.
— Прекратите! — крикнула Катя.
— Константин Палыч, ну что ты… поучил — хватит, довольно, убьешь ведь так… — встревоженные скотники пытались разнять их.
Туманов оттолкнул их, отошёл от стонущего скотника. Он ни на кого не смотрел. Его лицо было искажено бешенством.
Катя тихо сползла с лошади и привязала ее к ограде загона. Туманов, не обращая на нее никакого внимания, скрылся за углом фермы. Катя огляделась по сторонам — все-таки они приехала сюда задругами впечатлениями: длинное новое здание фермы, чистый забетонированный двор. Чуть поодаль еще одно здание — небольшая пристройка, что-то вроде офиса-конторы. Загоны, летние стойла. Ограда, ворота. Какие-то сараи на задах — крепкие, новые, из силикатного h кирпича. И вообще все крепкое, по-хозяйски добротное.
И всюду густой животный запах коровника, смешанный с запахами сена, молока и полыни.
Обратно ее никто не провожал. Туманов так и не вышел. А дома на Татарском хуторе в саду Брусникиной на траве лежали густые тени от яблонь. В палисаднике, навевая дремоту, гудели пчелы над цветами мальвы и душистого горошка. Вера Тихоновна резала на терраске капусту, готовясь варить к обеду борщ. Вернулся от Чибисова Никита Колосов. И как-то сразу быстро собрался и уехал в Москву. Катя снова осталась одна, теряясь в догадках, какие новые сюрпризы готовит ей неудержимо накатывающий на Славянолужье вечер. Туманова она после всего происшествия на ферме даже и не ждала, готовясь посетить мастерскую Бранковича самостоятельно. Но все опять же случилось совершенно не так, как она предполагала.
Туманов явился в половине восьмого. Он не сразу постучал в калитку, а какое-то время стоял на улице, облокотившись на забор, Словно собирался с духом. Катя сидела на скамейке под яблоней. Она не сразу заметила Туманова, потому что мысли ее были заняты сделанным открытием. Даже двумя открытиями.
