И сегодня у Шри-Ланки есть все шансы перевести весь свой регион в новый режим торговли. Забыв о давних страхах перед индийским господством, правительство страны предложило поистине грандиозную сделку, которая могла бы разблокировать торговлю с Индией и стать мощным стимулом экономического развития. Ему пока противостоит оппозиция – бизнесмены Шри-Ланки, которые по-прежнему очень боятся индийской конкуренции. Но по крайней мере сама Индия приветствует эту идею, отчасти видя в ней шанс компенсировать растущий интерес Китая к Шри-Ланке как к одному из главных звеньев каналов поставок, пролегающих через Индийский океан. Многие малые государства Европы и Азии получали и получают огромные преимущества благодаря удачному географическому расположению, и Шри-Ланка, конечно же, будет просто счастлива использовать свое выгодное место на карте мира в обмен даже на незначительную долю гигантских внешних инвестиций Китая. Уже сегодня в рамках своего стратегического видения под кодовым названием «Нить жемчуга» – ряд портов, расположенных на главных морских путях, – Китай вкладывает немалые средства в шри-ланкийский порт Хамбантота, где, к словцу сказать, находится резиденция семьи президента Раджапаксы.
Можно сказать, что после окончания войны Шри-Ланка оказалась в очень выгодной позиции: теперь за ней наперебой «ухаживают» сразу два гиганта, два огромных формирующихся рынка Азии. Но это отнюдь не означает, что мирный дивиденд может оказаться очень уж скоротечной выгодой. По наблюдениям Всемирного банка, 40 процентов стран по окончании гражданской войны возвращаются к насилию уже в течение ближайшего десятилетия. Однако существуют весьма серьезные основания считать, что Шри-Ланка сумеет сохранить мир. Во-первых, война здесь закончилась с весьма убедительными результатами. Повстанческая армия практически уничтожена; во всяком случае, остатки ее слишком малы, чтобы опасаться возрождения как минимум в ближайшие пять-десять лет. Даже если тут и остались мятежники, которым удалось спрятаться в лесах, они вряд ли могут рассчитывать на серьезную поддержку местного населения, поскольку их неоправданная жестокость в конце войны настроила против них даже их собратьев-тамилов. Достаточно сказать, что в последних выборах приняло участие не более трети взрослого населения из тамильских провинций, и только треть проголосовавших подали свои голоса за партии – преемницы «Тигров».
Кроме того, нации удалось достичь общенационального консенсуса по основополагающему вопросу: будущее страны должно определяться ее реальными интересами и пользой, а не быть результатом идеологических свар, так долго сдерживавших развитие Шри-Ланки. Индийские социалистические идеалы, изначально очень сильно повлиявшие на основателей независимой Шри-Ланки и ее государственные расходы, со временем начали восприниматься как инструменты восстановления экономической справедливости в отношении сингальского населения. К моменту своего пика в 1970-х годах государственные расходы составляли 59 процентов от ВВП, то есть четверо из десяти граждан Шри-Ланки работали исключительно на нужды правительства – чрезвычайно высокий показатель. Но к концу 1990-х даже основная левацкая партия страны, Партия свободы Шри-Ланки (ПСШЛ), повернулась в сторону более современной модели развития, базирующейся на принципах открытой экономики и либерализации торговли. В настоящее время государственные расходы снизились примерно до 30 процентов, и большинство местных политических сил согласны, что это движение в верном направлении.
В конечном итоге, несмотря на страдания людей, переживших ужасы гражданской войны в Шри-Ланке, ее экономические последствия можно назвать относительно мягкими. Исследования Всемирного банка показали, что типичная гражданская война любой продолжительности снижает ВВП страны примерно на 15 процентов, и только на восстановление довоенного уровня доходов обычно уходит не меньше десяти лет. Во время войны экономика Шри-Ланки, хоть и медленно, но все же росла, и выросла в общей сложности на 206 процентов. Эта страна обладает невероятно мощным экономическим и административным потенциалом. Перед Мозамбиком и Угандой в похожих ситуациях стояла куда более сложная задача, чем перед Шри-Ланкой, ибо в обеих этих странах в войне победили повстанцы, которым помимо всего прочего предстояло научиться управлять государством. В Шри-Ланке же полную победу одержало правительство – возможно, даже слишком полную, – зато теперь страна может идти по пути процветания, не опасаясь угрозы со стороны террористов-смертников.
Вьетнамские порты, ведущие в никуда
Вьетнам можно считать классическим примером небольшой страны, которой навязали статус величия. К середине прошлого десятилетия многие инвесторы не только наперебой прославляли Вьетнам как очередной Китай, но и, собственно говоря, вкладывали в него больше денег, чем когда-либо инвестировали в Поднебесную. К пиковому моменту, наступившему в 2007 году, чистый приток капитала во вьетнамскую экономику стоимостью всего 80 миллиардов долларов составил 17 миллиардов долларов – соотношение в четыре раза большее, чем максимум Китая. Ажиотаж вокруг Вьетнама неуклонно раздувался, и цены на офисные помещения в Ханое поднялись выше уровня Шанхая или Пекина. Многие настаивали тогда на создании специальных вьетнамских инвестиционных фондов, но я был против, потому что считал Вьетнам слишком маленькой страной, чтобы справиться с поднявшейся вокруг него шумихой. В то время общая стоимость местного фондового рынка составляла всего 25 миллиардов долларов – примерно столько стоит одна американская компания приличного размера. К концу 2007 года в экономику Вьетнама вливалось больше денег, чем могла впитать эта страна. В итоге руководство просто утратило контроль над ситуацией, и в 2008 году этот «пузырь» с треском лопнул.
Вьетнам никогда не был и не будет очередным Китаем. Эта иллюзия возникла у инвесторов и СМИ из-за того, что было ошибочно воспринято ими как общие для обеих стран основополагающие социально-политические принципы. Оставаясь до IX века частью Поднебесной империи, народ Вьетнама долго использовал для письменности китайские иероглифы и по сей день практикует смесь буддизма, даосизма и конфуцианства, заимствованную у своего огромного соседа. Именно к этой общей истории апеллировал Дэн Сяопин, сказавший во время войны во Вьетнаме, что Китай и Вьетнам «близки, как губы и зубы».
В начале 1990-х годов, когда Вьетнам принялся экспериментировать с прагматическими реформами, очень похожими на проведенные десятью годами раньше Дэн Сяопином в Китае, многим стало казаться, что сходство между двумя странами действительно имеет глубокие корни. В отсталом коммунистическом государстве даже малая толика рыночной логики может привести к весьма впечатляющим результатам, и всего через несколько лет Вьетнам добился ежегодного экономического роста в 7,5 процента, выйдя на второе место в мире после Китая. Так родилась идея Вьетнама как «очередного Китая»: еще одна дисциплинированная азиатская нация, отказавшись от потерпевшей крах коммунистической идеологии в экономике, решительно пошла на взлет под стабильным руководством авторитарной партии.
Но последующие события показали, что авторитарный капитализм тоже совсем не прост. Начнем с того, что девяностомиллионное население Вьетнама составляет лишь десятую часть огромного Китая, следовательно, страна не могла в той же мере воспользоваться выгодами, обеспечиваемыми масштабами рынка. Вьетнам извлек некоторую пользу из своих ранее неиспользованных трудовых ресурсов и низкого уровня заработной платы, однако дешевизна рабочей силы – не слишком важное преимущество для владельцев фабрик и заводов, если в государстве нет нормальных дорог и портов, чтобы доставлять произведенные ими товары на рынок. И хотя Китай, казалось, доказал всему миру, что благодаря авторитарному правлению в условиях административно-командной системы можно добиться немалого успеха, Вьетнам наглядно продемонстрировал, что этот успех очень сильно зависит от того, кто именно отдает команды и в каких целях.
