— Нет, — рассеял ее сомнения Вадька. — Эта девица не притворялась. Она не ожидала, видимо, но.., ей это понравилось! Ей фокус пришелся по вкусу.
Странно все это...
Странно... Самое любимое у нас словечко стало. Мещерский тоже тогда пригубил рюмочку за компанию. (Мужики — был бы повод!) Он молчал, хмурился, слушал. Шепнул Кате:
— А ты говорила, что такие объединяться не могут, что ищем одиночку. Вот тебе и одиночка!
А Кравченко был просто страшен. Чувствовалось, что весь он как опасная бритва — сам себя режет. От водки он только больше бледнел и наливался тихой яростью. Его последними словами Кате (когда Мещерский повез его к себе на квартиру) были:
— Оперу своему ни слова. С этими театралами я разберусь САМ. Это вам В. А. Кравченко говорит. Зарубите на носу.
— Зарубим, Вадь, зарубим. Пойдем, Катюше отдых нужен, — заверил его Мещерский.
Однако у Кати с зарубками на памяти было туговато. Первое, что она сделала, прибежав на работу, — ринулась в кабинет Колосова. (Черт с ним, с Вадькиным гонором, я все-таки сотрудник милиции! А поссоримся — помиримся.) Толкнула дверь — заперто.
У зама — заперто. У сотрудников «убойного» — заперто.
— Где они все? — спросила она дежурного.
— На операции, по Клеверовскому работают.
— В районе, да? В каком?!
— Информация разглашению не подлежит.
— Но мне очень нужно! Это срочно.
Дежурный только пожал плечами: знаем, какие срочности в пресс-центре! Катя даже всхлипнула украдкой: чурбан! Сегодня ж пятница, в субботу Колосова вообще не поймаешь, а потом...
— Катюш, срочно материал нужен в «Ведомости». Что-нибудь крайне положительное о практиках. — Горелов так и светился, очки его блестели, словно алмазы. — У тебя было о заслуженном участковом России. Катюша, быстренько, быстренько! Номер уже в типографии!
Катя села за статью об участковом с тяжелым сердцем. Исправляла, вычеркивала устаревшие цифры. А в голове вертелось только одно: что же делать ЕЙ? Что предпринять по этим театралам из Холодного переулка? Что?
Наконец статья перекочевала в руки Горелова, и он сломя голову помчался в типографию. Катя смотрела на сумерки за окном: вот опять наступает вечер, а только мгновение назад была долгая-долгая ночь. Дня она даже не заметила. Сняла трубку. Позвонить, что ли, Мещерскому? Нет, лучше не разочаровываться. Их ведь все равно нет. Где они сейчас с Вадькой? Что делают?
А эти.., любители «Саломеи», чем заняты они? Кто они вообще такие, три этих парня и две женщины? Что их связывает? И почему одна из них так бездумно готова принести себя в жертву? Игорь Верховцев, Данила, а как зовут остальных? Где их искать, если они задумают бежать? И вообще почему они ставят эту пьесу? Ради денег? Или... Или они такие, из шестого измерения, нашедшие друг друга в водовороте жизни и действительно объединившиеся, сбившиеся встаю? Стая, рой...
Когда они начнут ее убивать? Вечером? Завтра утром? А может, уже сейчас? Кате внезапно стало жарко от всех этих мыслей, она дернула шнур фрамуги, открыла ее настежь, впустив в кабинет свежий воздух. В Малом Никитском переулке зажигались фонари, от подъезда главка отъезжали машины. ПОЛНАЯ БЕСПОМОЩНОСТЬ. Ей внезапно вспомнилось кравченковское: «Надо всколыхнуть это болото и посмотреть, какой кулик взлетит первым». Колыхали уже, и что? Она чертила пальцем по холодному стеклу, рисуя рожицу: точка, точка, запятая... А если попробовать еще раз? Самой?
Если собраться с духом и...
Она решительно тряхнула волосами и направилась к шкафу — одеваться. Она была довольна, что сегодня обновила это чудесное итальянское пальто. Сегодня вечером ей хотелось быть грозной и элегантной как никогда.
* * *
День после премьеры начался вполне обычно. В половине одиннадцатого в столовой в доме в Холодном переулке все сели за стол завтракать. Ни одно место не пустовало. Четверо старались не смотреть друг на друга, а пятая, Аня, с аппетитом уплетала бутерброды, йогурт, пила кофе, снова принималась за бутерброды. Несмотря на субтильность сложения, была она чрезвычайно прожорливой. Данила смотрел на нее и думал: и куда это только все умещается?
Все объяснения оставили на потом. «Мы поговорим, когда она примет дозу», — прошипел Верховцев.
— Здорово было вчера! — Статистка болтала, как заводной попугай на батарейке. — У меня прямо сердце в пятки ушло! Я так и знала, что-то вы им подкинете, что-то подсуропите. Не за дрыгание же ножкой мне две косые выложили! Я сразу поняла — либо бордель извращенцев, либо... А тут во какие дела!
— Значит, вы, Аня, вчера испугались? — тихо спросил Верховцев. Он сидел над полной тарелкой чрезвычайно прямо. Позвоночник его глухо ныл.
— Струхнула, уже когда под ним вот на полу лежала. — Она кивнула на Олли. — А почему вы мне сразу не сказали, что так будет?
— Я не хотел вас пугать. Думал, откажетесь.
— Я? Да вы что? Это ж как аттракцион в Луна-парке! Как там этот, как его... Вильгельм Телль с яблоком на башке. — Она довольно захихикала. — Эта ваша прошлая, ну, прежняя статистка, которая ногу сломала, что, упала под него неудачно?
— Совершенно верно. — Верховцев поднял чашку кофе с блюдечка, отпил глоток, поморщился. — Лели, пожалуйста, этот кофе недостаточно крепок, свари для меня новый.
Женщина молча поднялась из-за стола.
— Да, Аня, — повторил Верховцев, — ваша предшественница была очень неловкой. Вы гораздо лучше.
— А вы подпишете со мной контракт, как обещали? При этих ее словах Данила встал и отошел к окну. Верховцев задумчиво крошил хлеб на тарелке.
— Вы этого хотите? Она закивала.
— Значит, вам у нас нравится?
— Да, да! Если на две тысячи нельзя, я на меньшее согласна!
— Вам бы хотелось каждый вечер выходить на сцену и играть «Саломею»?
— Да.
— А почему, Аня? Вам нравится эта пьеса?
— Классная пьеса!
— И вам нравится ее конец? — Голос Верховцева был мягким, грустным.
— Конечно! — Она улыбнулась. — Какие у них лица были, ну, у этих.., зрителей! Вот не ожидали-то они! Один чуть кресло не свалил. Копье-то прямо в их сторону летело! Вот Данила-то молоток — шваркнул его как: тютелька в тютельку над нами свистнуло. И ангелок этот, — небрежно кивнула она на Олли, — меня отпихнул. Вот это реакция!
— Вы смелая девушка, Аня, — заметил Верховцев.
— На том стоим. Ну так как же... — Она тревожно искала глазами его глаза. — Будет контракт?
Он склонился над столом, светлые волосы упали ему на лицо, скрыли его.
— Раз вы так этого хотите — контракт будет. Олли, будь добр, принеси из моего кабинета бумагу и ручку. Юноша медленно поднялся.
