— Это датчане, — шепнул Кате Мещерский.
— Да хоть лапландцы! Мне-то что?
Заиграла музыка. Что-то из сороковых-пятидесятых — «О, Рио, Рио». Драпировки раздвинулись, и на сцене показалась.., старушка на высоченных каблуках. Катя вытянула шею: ну и ну! Седые завитые волосы, напудренное лицо, немного сгорбленная осанка, однако походка уверенная: топ-топ, как коза на помосте. Демонстрировалось нечто голубое, воздушное, с невинным девичьим воротничком. В зале появился Идальго. Многие из старушек тут же глупо заулыбались. Он встал у самого подиума.
— Рад приветствовать уважаемых гостей на показе «Весна — лето девяносто шесть». Коллекция «Королева Елизавета Вторая». Стиль — «новая волна». Но для начала несколько ностальгических фантазий.
Кате все начинало здесь нравиться. Старушки-манекенщицы одна за другой продемонстрировали:
«платье стиля нью-лук, бывшее на Елизавете Второй на приеме в Букингемском дворце в канун Рождества 1957 года», «выходное платье в стиле тюник, предложенное Кристобалем Баленсиагой на показе мод в отеле „Шератон“ в декабре 1960 года», «кожаный спортивный комбинезон Марлен Дитрих», «подлинную копию костюма для гольфа госпожи Келли — будущей принцессы Монако».
Но самой элегантной оказалась старушка, демонстрировавшая платье в стиле «мини», которое было на Мэри Куант — создательнице этого направления моды 60-х — на вручении ей ордена Британской империи за заслуги в экспорте легкой промышленности. Старушки млели, хлопали в ладоши, старички вздыхали украдкой.
— Они так вспоминают лучшие годы своей жизни, — шепнул Мещерский. — А манекенщицы-то ряженые.
— Как ряженые? — удивилась Катя.
— Да ты приглядись получше. Это же молодые девицы, загримированные под старух.
Катя воззрилась на подиум. Господи, и правда, это же грим, парики.
— Ой, а зачем все это?
— Ты думаешь, этим кошелкам приятно смотреть на молодых? — Кравченко, стоявший позади Катиного кресла, навис над ней, точно гранитный утес. — Артурчик и нашел выход. Ай да голова — два уха!
Тут в ход пошли новые модели: платья для посещения врача, костюмы для выходных дней (можно подумать, что старушки работали пять дней в неделю) и даже несколько моделей для.., новобрачных.
— Платье невесты «Белая камелия», — объявил Артур.
Катя едва не подпрыгнула, старички-датчане заметно оживились, затараторили. Переводчица молола языком, не закрывая рта.
— Кто не стареет душой, милые мои гости, не стареет и телом, — вкрадчиво нашептывал Идальго в микрофон. — Женщина без возраста — идеал всякого настоящего мужчины. Женщина — соблазнительная и чарующая, опытная и мудрая. Женщина-львица, птица Феникс.
— "Ящерица на суку", — шепнул Князь и фыркнул.
Платье из черного шифона и перьев, где верх был абсолютно прозрачен, произвело на Катю неотразимое впечатление. Ажурная туника с дырочками — на «особый случай» — доконала ее совсем. Она размышляла, кто же из ее соседок рискнет настолько оголить свои увядшие прелести. Неужели отважатся? Ай да старушки! «Дурак Паша-скульптор, ничего-то он не смыслит ни в моде, ни в нас, женщинах. „Срамота-срамота“ — молчал бы уж лучше, — думала она, с замирающим сердцем следя за показом. — Ой, а это что такое? Я это и сейчас не рискну надеть!»
Мещерский и Кравченко давились беззвучным смехом.
— Света, значит, вот в таком виде перед этими тортилами здесь выкаблучивалась! — шепнул Вадька.
— Ничего, между прочим, смешного. — Катя строго цыкнула. — Вы дураки. Ничего не понимаете. Это.., это прекрасно!
— Конечно, мы не сомневаемся, — Кравченко так и трясся весь.
Он отворачивался, крепился.
— Когда вам стукнет столько же, сколько этим лапландцам, и вас разобьет паралич, тогда еще вспомните этот день, — посулила Катя.
Музыка заиграла фокстрот. В ход пошла «тяжелая артиллерия» — пляжная мода для пожилых. Кравченко совсем отвернулся. Князь кусал губы. Датчанка в пестрой куртке посмотрела на него презрительно и зашептала что-то соседке.
— Вас сейчас выведут отсюда, — пыталась урезонить их Катя.
— Я больше не могу, ой, держите меня! — Кравченко внезапно схватил ее за руку и с силой сдернул с кресла. — Пардон, пардон, мадам, даме внезапно стало дурно. Мне тоже, пардон, нужен чистый воздух.
— С тобой просто никуда невозможно ходить! — возмущалась Катя, когда они вдвоем запихнули ее в «БМВ». — Вы мне не дали досмотреть до конца!
Но приятели не слушали ее. Кравченко, упав на руль, утробно мычал и всхлипывал. Князь трясся, закрыв лицо руками.
— А эта-то в форме ведра на кумполе — шляпа королевы, — стонал Кравченко. — А трусы-то с оборкой. Ой, держите меня!
Катя крепилась-крепилась, потом засмеялась сама.
— Вы болваны. Мужчины, этим все сказано. Ничего-то вы не понимаете. И в семьдесят, и в девяносто настоящей женщине хочется быть хорошо одетой.
— А лифчик-то с дырочками для брачной ночи! — стонал Кравченко. — Тут с одра убежишь при виде, из гроба смоешься. А номер-то какой, Кать, восьмой, да? А десятый бывает?
— Болваны. — Катя вздохнула беззлобно. — Ну, насмеялись всласть. Что делать-то будем? Ведь ничего не узнали, что хотели.
— Если этот геронтофил — наш искомый маньяк-одиночка, то он самый развеселый малый из всех маньяков, известных миру. — Мещерский закурил сигарету и опустил боковое стекло. — Место это весьма любопытное. Девочки, ряженные под старух, наверняка актрисочки, как и Света. Узнать, однако, вроде не мешает, прежде чем...
— Что «прежде чем»? — спросила Катя.
— Прежде чем твой Колосов нагрянет сюда и предъявит на опознание персоналу фотографии убитых девушек, — молвил Князь задумчиво. — Я бы поступил именно так и даже не задавал бы вопросов. Вопросы, они к месту хороши, а тут пока...
— Ну а я ему все же задам пару ласковых. — Кравченко вылез из машины. — Ждите меня терпеливо.
Он двинулся к дверям. Плащ его победно развевался. Катя смотрела ему вслед. Тут рядом остановилась машина — красная иномарка. Катя скользнула по ней взглядом — за рулем сидел неказистого вида блондинчик. В ухе его болталась серьга, на шее тоже болталось пестрое кашне из набивного шелка. А на заднем сиденье лежали охапки свежих цветов. «Цветовод какой-нибудь или торговец». Она равнодушно отвернулась.
Кравченко тем временем наблюдал трогательную сцену прощания старушек с кутюрье Артуром. Поцелуи рук, многозначительные взгляды, сухие лучистые морщинки вокруг глаз, влажно блестящие фарфоровые зубы вставных челюстей, легкое шамканье: комплименты, похвалы.
Артур сиял — было видно, что восхищение старух доставляет ему непритворное удовольствие. «Тяга к старикам, любопытный феномен», — думал Кравченко. Особенно усердствовала та, в скандинавской куртке и брюках. Она заговорила по-французски с акцентом:
