— "Саломея" не для таких.
— Мне казалось, что ты заинтересован в тех, кто хотел бы ее увидеть и заплатить за зрелище, — заметил Арсеньев. — Видимо, я ошибся. Или нет?
— Я заинтересован.., только... Он разве один собирается меня навестить? Там же будет охранник, это ясно как день. Кстати, ты назвал ему мое имя? — встревожился Верховцев.
— Нет, успокойся, никаких имен до твоего позволения. Я что — ненормальный? — Арсеньев усмехнулся. — С ним приедет только начальник его личной охраны. Это верный пес — в огонь и в воду за хозяина, я наводил справки.
— Таких сейчас нет, ты бредишь. Как его зовут?
— Вадим Кравченко. — Голос Арсеньева дрогнул. Верховцев это заметил. Черт его знает, что у Ванечки происходит с этим вышибалой!
— Мне надо подумать, — молвил он сухо. — Я сообщу свое решение.
После разговора с Арсеньевым он долго совещался с Данилой. Платежеспособность предлагаемой кандидатуры зрителя его не волновала. В том кругу, где он вращался, провинциального короля бензина Василия Чугунова знали все. Его капитал вызывал изумление и зависть. Верховцева беспокоило другое.
— Зритель нам нужен, Игорь, — рассуждал Данила. — Тем более такой толстосум, как этот Чугун сталелитейный. Места в зале есть — ты ж сам зачем-то два оставлял. И потом...
— Что? — спросил Верховцев хмуро.
— Я думаю, что с иностранцами пора завязывать. Вот что. Опасно стало. Слишком много болтливых ртов за бугром развелось, — молвил Данила многозначительно.
— А наши, думаешь, не болтливы?
— Чугун — не из таких. Он есть в нашей программе, могу справку хоть сейчас навести.
— Ну так справься!
Спустя полчаса он снова сидел в гостиной и слушал Данилу. Тот выбрал данные из той самой программы, некогда заказанной Верховцевым агентству по сбору информации и введенной в его персональный компьютер.
— Крупный спекулянт, по слухам — в недалеком прошлом несколько афер с фальшивыми авизо, жульническая игра на валютной бирже, погрел руки на черном вторнике, — перечислял Данила.
— Я не про это хочу знать. Что-нибудь еще на него есть?
— Есть. Опять же по слухам — основной заказчик убийства председателя топливно-энергетического концерна «Трансойл» Горбатько. Бедолагу взорвали в собственном «Кадиллаке», а Чугунов приобрел контрольный пакет акций концерна.
— Бревно в глазу ближнего — соринка... — Верховцев колебался. — Ну и как мне поступить? Данила закурил сигарету, затянулся дымом.
— Я бы, будь я хозяином дома в Холодном переулке, дал добро.
— Добро? Слово какое... Отвыкать надо от таких слов. Да... Там будет и охранник. Чугунов с ним не расстается.
Данила только пожал плечами.
— Ты же сам говорил: слуги — проблема тех, кто нас посещает. Думаю, этот вышибала такого при своем Чугунове насмотрелся, что его ничто уже не проймет.
— Они же тупые животные, Даня. Тупые жвачные скоты. Неужели для них я все это придумал? — Верховцев закрыл глаза ладонью. — Неужели Саломее суждено плясать и угождать этим вот.., этим... — Он осекся и только махнул рукой.
— Кто знает, кому ей суждено угождать в будущем. Мир деградирует, ты сам это твердишь. Впрочем, решай. — Данила швырнул сигарету в пламя камина.
И Верховцев решил.
* * *
— ОН ДОЛЖЕН ЗАПЛАТИТЬ НАЛИЧНЫМИ, диктовал он Арсеньеву по телефону. — А может, услышав сумму, он откажется?
— Он сказал: деньги — сор, лишь бы душа радовалась. Каково, Игорек, этакое от остолопа услышать?
— Если он согласится платить, расскажешь, только очень коротко. И дашь телефон, чтобы его охранник договорился насчет взноса. Пусть звонит завтра в десять вечера, спросит Данилу. Не болтай лишнего, очень прошу.
— Хорошо. А тебе повезло, Игорек, — мягко сказал Арсеньев.
— В чем мне еще повезло?
— Розы для Саломеи на этот раз имеют удивительный оттенок. Это настоящий пурпур, античный пурпур — цвет царей и богов.
* * *
Верховцев прослушал все кассеты и приглушил музыку. Итак, фонограмма готова. А значит — готово все. ВСЕ. Он дотянулся до светильника и зажег его. За окном сгущались сумерки. Над Холодным переулком всходила луна. Он закрыл глаза. «Я поднимусь к опаловой Луне...»
Прочь, прочь отсюда, от этой суеты, бедлама, нищеты и позора. От этих грязных, разбитых тротуаров, хмурых, озабоченных толп, от этих воняющих бензином автомобилей, грохочущих трамваев, дымящих фабричных труб, от всего этого зараженного города, в котором так трудно найти клочок чистого неба, глоток свежего воздуха, мгновение абсолютной тишины.
Я отряхну прах этого Содома со своих ног, я поднимусь к опаловой Луне и пойду сквозь время по мерцающей лунной дороге к берегам Мертвого моря, в далекую, жаркую, благословенную землю, в двадцатый год от Рождества Христова. О, я могу это сделать! Ибо я — ИГОРЬ ВЕРХОВЦЕВ.
Он даже застонал. Сердце его билось. Накатывала волна восторга. Ближе, ближе...
...Знойный ветер, дувший из Ливийской пустыни, утих. Ночь принесла прохладу и покой. Над морем плыла Луна — как волшебный Ковчег из серебра и золота.
Слышите? (Верховцев прислушался.) Это шорох листьев в саду тетрарха — его сады славятся лимонами и лаврами, миртами и розами.
Слышите? Это звенят браслеты на руках его невольников. Его свита славится ими — могучими, стройными, привезенными со всех концов света.
Слышите? Этот гомон и гул — то стекаются в его дворец толпы гостей на великий званый пир. У тетрарха Ирода Антипы — двойной праздник: день рождения и годовщина восшествия на престол.
А это что? Сплетники в дворцовой толчее болтают украдкой, что тетрарх — великий грешник. Он-де убил своего брата. Тайно, коварно. Захватил его царство, сокровища, взял жену... Нет, нет, не силой — она сама захотела разделить с ним славу и власть.
Словно рокот моря — гул по толпе: ИРОДИАДА! ИРОДИАДА! Тысячу лет жизни тебе, божественная царица!!
Иродиада идет в эскорте черных невольников и садится на золотой трон. Разве она не прекрасна, эта женщина с рубиновыми сосками и великолепными бедрами? Разве не стоит она, чтобы ради нее совершить смертный грех? И что такое жизнь какого-то там БРАТА перед всем этим.., этим великолепием?!
Верховцев впился в подлокотники кресла. Он тяжело дышал. Когда накатывало ЭТО, он с трудом мог себя контролировать.
Иродиада улыбалась ему из тьмы веков. Они любили друг друга тысячу лет. Ложе их знало много секретов и тайн. Иродиада никогда не надоедала ему, пока...
Шепот, шепот в толпе придворных: куда он смотрит, наш царь? Наш повелитель, куда он смотрит?
САЛОМЕЯ... Она росла на его глазах. Однажды утром он проснулся, услышав ее смех в саду. Саломея купалась в бассейне. Служанки поливали ее водой из Золотых кувшинов. Он почувствовал удар в сердце — словно меч пронзил его, обоюдоострый римский меч. Ей исполнилось пятнадцать лет, она выросла. Она не ребенок больше, уже не ребенок... Она как бутон розы...
