В кабинете начальника ОВД уже собралась вся опергруппа. Весть о том, что некрофил пытался покончить с собой, вскрыв себе вены, уже разнеслась по отделу — Ну, кто в немецком силен? — спросил у коллег Никита, демонстрируя кровавую записку. Вроде стихи? Он вертел текст. Надо же как мелодраматично — алые чернила Ну, чем тут у нас в Стрельне не новая гостиница «Англетер»? Сам он, напрягая давно забытые познания школьного немецкого, с трудом разобрал лишь первую строку: «Mir war, als musstich graben»…
— Никита Михайлович, у меня знакомая есть, педагогический закончила, учительницей работает, я ей, разрешите, это покажу — она немецкий преподает!
Воронов проявляет инициативу. Лейтенантик оклемался после ночной засады и явился на службу.
Молоток. Колосов протянул ему записку.
— Только обращайтесь аккуратно, это все же вещдок.
— Вот это слово означает вроде «копать», — сказал Воронов.
— Давай звони учительнице своей, филолог! — Колосов начинал злиться. Он чувствовал: события вот-вот выйдут из-под контроля. «Чистосердечного» с первой попытки они от некрофила не добились. Ну ничего, главное, Кох жив. У них еще есть время. И кровавыми соплями он не отделается.
* * *
Без четверти шесть Катя спустилась в розыск.
Странно, начальника отдела убийств она застала в родном кабинете. Никита вернулся из Стрельни. Сидел за столом, читал какую-то книгу. Увидев на пороге Катю, встал, а книгу захлопнул. Она прочла заглавие на обложке — «Судебная психиатрия».
— Никита, кого вы задержали сегодня ночью? — спросила Катя, плотно прикрывая за собой дверь.
Вот так — ни здравствуй, ни привет, а сразу в лоб — кого взяли. Сейчас спросит «за что?» Никита прикидывал, откуда сведения могли просочиться к Екатерине Сергеевне. Воронов, конечно! Какие могут быть тайны у мальчишки, пишущего стихи?
— Ты присядь, пожалуйста, — сказал он. — Хочешь, чтобы я обозначил имя? А зачем? Ведь ты и так его уже знаешь. Катя.
— Я подумала, это какая-то ошибка. — Она села, тревожно глядя на эту «Судебную психиатрию». — Он совершенно не похож на…
— На кого?
— На некрофила, — она произнесла это слово с заметным усилием.
— А на убийцу?
Катя не ответила.
— Ты ездила в цирк? — спросил Никита. — Только не говори мне, пожалуйста, что ты там еще ни разу не была.
— Я ездила в цирк. Я была там. И я говорила с ним. И с другими тоже. И я.., я совершенно запуталась.
Колосов сбросил книгу в нижний ящик стола.
Включал и выключал свет настольной лампы, хотя за окном светило солнце.
— Ну, рассказывай, — произнес он так, словно делал ей великое одолжение. — Хочу послушать, что ты сама обо всем этом думаешь.
Молчать было глупо. Она же сама пришла! Никита слушал внимательно и отрешенно. Затем довольно сухо изложил голые факты и события минувшей ночи. Катя была потрясена.
— Он разделся и спрыгнул в могилу? — спросила она.
— Угу.
— И пришел на кладбище под проливным дождем? В грозу?
— Угу.
— Ив камере пытался вскрыть себе вены?
— Угу.
— И ты сказал.., эта фраза, что ты слышал от него там, на кладбище…
— «Mein Liebchen». Наверняка знаешь перевод.
Катя кивнула — Но ведь и намека не было на то, что Петрова ему нравилась! Я же говорю тебе, я слышала, что ему «вообще плевать на женщин».
— На живых, — Колосов поднял на нее глаза. — На живых, Катя, вот в чем штука-то. Смотри, что он нам оставил в качестве посмертного письма. — Он достал из стола фотокопию записки Коха.
Катя просмотрела ее. Потом взяла листок с переводом. Никита вспомнил, как делали этот перевод: малыш Воронов постарался через свою подружку-учительницу. "Это и точно стихи, Никита Михайлович, — сказал он озадаченно, — знакомая моя поначалу переводить дословно стала, а затем порылась в книге и уже готовый перевод нашла. Это вот: «Mir war, als…» — «Мне снилось, что яму копал я, вечерняя близилась мгла. Копал в ширину и в длину я — и это могила была…»
Никита следил, как сейчас эти же самые строки читает Катя: «И будто бы к этой работе был вынужден чем-то, но знал: что только ее я окончу, я все получу, что желал»
[6]
.
— Был вынужден чем-то… — повторила Катя, вернула листок и снова спросила:
— Значит, он пришел на кладбище под проливным дождем в грозу?
— Припекло ублюдка. Ты бы видела это зрелище: дождь, молния и в ее фантастическом призрачном свете его голая задница и спущенные штаны. Кино!
Стивен Кинг.
Катя отвернулась к окну. Что можно ответить на его намеренную грубость?
— Тебе не кажется, что он попытался объяснить? — спросила она после паузы.
— Что?
— В первую очередь даже не вам, а себе природу этого страшного наваждения.
— Трупомании своей?
— Я не знаю , быть может, и чего-то еще.., у тебя есть копии протоколов обыска и осмотра его вагончика? Можно я посмотрю?
Он выдал ей копии. Наблюдал, что она там выискивает. О, конечно, изучает, какие книжечки держал некрофил у себя на полке Эх, Катюшенька, вечно тебе кажется, что весь мир вращается только вокруг книг — О крестоносцах он Игорю Дыховичному рассказывал, — заметила вдруг Катя. — Парень его, затаив дыхание, слушал. Тебе бы тоже не мешало с этим мальчишкой побеседовать Они с Кохом вроде приятелей. Он наверняка может что-то о нем рассказать.
И значит, помимо некрофилии, вы его и в убийствах подозреваете?
— А что, он такой вот, по-твоему, не способен на убийство? К тому же Петрову лопатой убили, знаешь ведь отлично.
— А что эксперты говорят?
— Изучают пока представленные образцы.
— Но мотив? Для чего Коху убивать Петрову? — не выдержала Катя.
— Для чего? — Колосов прищурился. — Ну, быть может, затем, чтобы заполучить еще один вожделенный свежий труп. А чтобы заполучить его — надо убить — Это дикость! Невозможно это, не правдоподобно! Ну, хорошо.., а Севастьянов? Его-то для чего убивать и потом сжигать в машине?
— Его.
Сама же говоришь: Кох Разгуляева ненавидит в душе. Завидует вроде Причину зависти, думаю, разгадать нетрудно. Разгуляев звезда манежа, а Кох у него на побегушках. Хотя порой самую трудную и опасную работу выполняет. Естественно, хочет парень иметь свой собственный аттракцион.
— Ну и убил бы тогда Разгуляева! Из зависти. При чем тут Севастьянов?
— В цирке все знали о конфликте между Севастьяновым и дрессировщиком. Многие подозревают Разгуляева, только помалкивают. И еще этот пистолет подброшенный, отмытый кем-то с мылом…
