Книга Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты, страница 133. Автор книги Джеймс А. Робинсон, Дарон Аджемоглу

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты»

Cтраница 133

Неизбежна ли была сложившаяся ситуация? Что именно в истории — или географии, или культуре, или в этническом составе — предопределило нынешнее положение, когда Западная Европа, Соединенные Штаты и Япония стали в последние два века во много раз богаче стран Черной Африки, Латинской Америки и Китая? Было ли неизбежным то, что промышленная революция XVIII века случилась в Англии, а затем распространилась на Западную Европу и «дочерние страны» Британии в Северной Америке и Австралазии? Можно ли представить себе мир, где Славная революция и индустриализация происходят, скажем, в Перу, а затем инки колонизируют Западную Европу и обращают белых европейцев в рабов, — или это всего лишь альтернативная история, вид исторической научной фантастики?

Чтобы ответить на эти вопросы — а на самом деле даже чтобы просто подумать над ними, — нам понадобится теория, объясняющая, почему некоторые нации процветают, в то время как другие пребывают в упадке и в бедности. Такая теория должна назвать как факторы, которые приводят к процветанию или препятствуют ему, так и их исторические корни. Данная книга как раз предлагает такую теорию. Любое сложное социальное явление, как, например, разные пути развития сотен государств во всем мире, по всей видимости, имеет множество причин, что заставляет большинство исследователей с подозрением относиться к теориям, объясняющим такие явления какой-то одной причиной, теориям слишком простым и при этом слишком универсальным. Или же теориям, которые, напротив, предлагают различные объяснения для явно схожих явлений, наблюдаемых в разное время и в разных местах.

Мы же выдвинули простую теорию и используем ее для объяснения главных черт экономического и политического развития стран мира начиная с эпохи неолитической революции. В своем выборе мы руководствовались не наивной верой в то, что подобная теория может объяснить все, а уверенностью, что она поможет нам выявить определенные параллели, пусть для этого иногда и придется пожертвовать многими интересными деталями. И вообще, успешность теория определяется не тем, что она скрупулезно перечисляет все частности, а тем, что она дает полезное и эмпирически обоснованное объяснение ряду процессов, а также выявляет основные силы, двигающие эти процессы.

Наша теория старается достичь указанных целей, действуя на двух уровнях. Первый — это различие между экстрактивными и инклюзивными экономическими и политическими институтами. Второй — это наше объяснение того, почему инклюзивные институты в некоторых странах мира появляются, а в других — нет. Первый уровень нашей теории посвящен интерпретации истории в свете развития институтов, а второй — тому, как история формирует институциональные пути развития государств.

Центральный пункт нашей теории — это связь между инклюзивными экономическими и политическими институтами и благосостоянием. Инклюзивные экономические институты, обеспечивающие права собственности, создающие ровное игровое поле и привлекающие инвестиции в новые технологии и знания, более благоприятствуют экономическому росту, чем экстрактивные экономические институты, которые приводят к изъятию ресурсов у большинства в пользу меньшинства и не могут обеспечить права собственности или дать стимулы для экономической деятельности. Инклюзивные экономические институты поддерживают соответствующие политические институты и сами же, в свою очередь, опираются на них. А инклюзивные политические институты — это те, что обеспечивают широкое распределение политической власти и при этом позволяют достичь такой степени политической централизации, которая гарантирует законность и порядок, сохранность прав собственности и инклюзивную рыночную экономику. Равным образом, экстрактивные экономические институты синергетически связаны с экстрактивными политическими институтами, концентрирующими власть в руках меньшинства. Понятно, что это меньшинство стремится к сохранению и развитию экстрактивных экономических институтов, извлекая из них выгоду и используя ресурсы, чтобы упрочить свою политическую власть.

Описанные тенденции не подразумевают, что экстрактивные экономические и политические институты несовместимы с экономическим ростом. Напротив, элита и в условиях экстрактивности хотела бы, при прочих равных, по возможности большего экономического роста, который позволил бы ей извлекать больше благ. Экстрактивные институты, достигшие по крайней мере минимального уровня политической централизации, часто способны организовать некоторые условия для экономического роста. И тем не менее важным фактором здесь является то, что такой рост в условиях экстрактивных институтов не будет устойчивым по двум причинам. Первая состоит в том, что устойчивый экономический рост требует инноваций, а инновации не могут не сопровождаться созидательным разрушением, которое привносит много нового в экономическую ситуацию и может дестабилизировать устоявшуюся политическую систему. Поскольку элиты, управляющие экстрактивными институтами, боятся созидательного разрушения, они сопротивляются ему, и любой рост, созревший под сенью экстрактивных институтов, будет весьма кратковременным. Вторая причина заключается в том, что власть в условиях экстрактивных институтов дает возможность получать огромные выгоды за счет общества, и это делает политическую власть весьма желанной. Вследствие этого всегда будет действовать множество сил, толкающих общество под властью экстрактивных институтов в сторону большей политической нестабильности.

Взаимодействие между экстрактивными экономическими и политическими институтами создает порочный круг, в котором экстрактивные институты имеют тенденцию к закреплению и усилению. Точно так же можно говорить и о благотворной обратной связи, соединяющей инклюзивные экономические и политические институты. Но ни порочный круг, ни благотворная обратная связь не предопределены. И в самом деле, какие-то государства сегодня живут в условиях инклюзивных институтах (хотя исторически нормой были экстрактивные институты), поскольку общества этих стран способны сломать эти схемы и перейти к инклюзивности. Наше объяснение такого перехода — историческое, и все же оно не предполагает, что в истории существует предопределенность. Важнейшие институциональные перемены происходили в результате реакции существовавших в тот момент институтов на точки перелома. Подобные точки — это те или иные значительные события, разрушающие сложившийся политический и экономический баланс; такой точкой стала, например, «черная смерть» — эпидемия чумы XIV века, которая во многих регионах Европы унесла, по некоторым оценкам, от трети до половины населения. Другие точки перелома — это открытие атлантических торговых путей, что создало возможности для получения огромных прибылей для некоторых стран Западной Европы; промышленная революция, которая заложила основу для быстрых (и разрушительных для устоявшегося мирового экономического порядка) перемен.

Почему пути институциональных изменений так различаются в разных обществах? Ответ на этот вопрос надо искать в механизме институционального дрейфа. Подобно тому, как в двух изолированных одна от другой популяциях одного и того же вида наборы генов начинают постепенно все более и более различаться в результате случайных мутаций (так называемый «дрейф генов»), два изначально схожих человеческих общества тоже будут все больше расходиться вследствие «дрейфа институций». Этот процесс также идет очень медленно. Конфликт из-за ресурсов и власти (то есть борьба за контроль над институтами) — постоянный процесс в любом обществе. Часто исход конфликта предугадать невозможно, а поле, на котором «играют» участники, зачастую имеет большой уклон. Любой результат такого конфликта толкает институциональный дрейф в ту или иную сторону.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация