Австро-Венгрия не была одинока в своем отторжении промышленного прогресса. К востоку от нее, в России, также действовала абсолютистская система политических институтов, созданная Петром Великим и уже упоминавшаяся ранее в этой главе. Как и в Австро-Венгрии, экономические институты в России были крайне экстрактивными, основанными на крепостном праве, согласно которому более половины населения страны было прикреплено к земле. Крепостные должны были три дня в неделю работать бесплатно на земле своего барина. Они не имели свободы передвижения, были лишены возможности выбирать род занятий, и хозяин по собственной прихоти мог продать их другому барину. Радикальный философ Петр Кропоткин, один из основателей современного анархизма, оставил живое описание того, что представляло из себя крепостное право в царствование Николая I, правившего Россией в 1825–1855 годах. Он с детских лет слышал рассказы о том,
«как мужчин и женщин отрывали от семьи, продавали, проигрывали в карты, либо выменивали на пару борзых собак, или же переселяли на окраину России… как отнимали детей у родителей и продавали жестоким или же развратным помещикам; про то, как ежедневно с неслыханной жестокостью пороли на конюшне; про девушку, утопившуюся, чтобы спастись от насилия; про старика, поседевшего на службе у барина и потом повесившегося у него под окнами; про крестьянские бунты, укрощаемые николаевскими генералами запарыванием до смерти десятого или же пятого и опустошением деревни… Что же касается до той бедности, которую во время поездок я видел в некоторых деревнях, в особенности в удельных, принадлежавших членам императорской фамилии, то нет слов для описания всего».
Точно так же, как и в Австро-Венгрии, российский абсолютизм не создал системы экономических институтов, которые бы вели к процветанию общества. В придворных кругах преобладал страх перед созидательным разрушением, которое могло быть порождено развитием промышленности и железных дорог. В царствование Николая I выразителем подобных настроений был граф Егор Канкрин, занимавший пост министра финансов в 1823–1844 годах. Канкрин сыграл ведущую роль в противостоянии изменениям в обществе, которые открыли бы путь к экономическому процветанию.
Целью политики Канкрина было укрепление традиционных политических опор режима, прежде всего помещичьей аристократии, сохранение патриархального и аграрного общественного уклада. Став министром финансов, Канкрин тут же остановил проект, разработанный предыдущим министром Гурьевым, согласно которому средства Государственного коммерческого банка разрешалось направлять на развитие промышленности. Вместо этого Канкрин реанимировал Государственный заемный банк, упраздненный во время наполеоновских войн. Когда-то этот банк был создан специально для льготного субсидирования крупных помещиков — именно такого рода политику поддерживал Канкрин. Для получения кредита клиент в качестве обеспечения должен был заложить своих крепостных, так что подобный заем могли получить только помещики, имевшие в собственности крестьян. Для формирования капитала Государственного заемного банка Канкрин перевел туда счета из Коммерческого банка, убив таким образом двух зайцев — теперь на поддержку промышленности уже не оставалось средств.
Взгляды Канкрина были продиктованы страхом, что экономические изменения повлекут за собой изменения политические, и тех же воззрений придерживался и царь Николай. Его восшествие на престол в декабре 1825 года едва не было сорвано мятежом группы армейских офицеров, так называемых декабристов, предлагавших радикальную политическую программу социальных реформ. Николай писал своему брату, великому князю Михаилу:
«Революция на пороге России. Но, клянусь, она не проникнет в Россию, пока во мне сохранится дыхание жизни!»
Николай страшился социальных перемен, которые повлекло бы за собой создание современной экономики. Как он говорил в своей речи в собрании производителей на Московской мануфактурной выставке,
«необходимо и правительству, и фабрикантам обратить свое внимание на такой предмет, при отсутствии которого сами фабрики скорее будут злом, нежели благом. Это — попечение о рабочих, которые, ежегодно возрастая числом, требуют деятельного и отеческого надзора за их нравственностью, без чего эта масса постепенно будет портиться и обратится, наконец, в сословие столько же несчастное, сколько опасное для самих хозяев».
Как и Франц I, Николай опасался, что созидательное разрушение, следствие развития современной промышленной экономики, подорвет патриархальный политический уклад России. По указанию Николая Канкрин предпринял ряд шагов, призванных еще более замедлить рост промышленности, в частности запретил несколько промышленных выставок, которые ранее регулярно проводились для демонстрации новых технологий и облегчения обмена ими.
В 1848 году Европа была потрясена серией революционных выступлений. Под впечатлением от них московский генерал-губернатор Арсений Закревский, в чьи обязанности входило поддержание общественного порядка, писал Николаю:
«Для сохранения спокойствия и процветания, каковыми в настоящее время наслаждается только Россия, правительство не должно позволять объединений бездомного и разгульного люда, который с легкостью присоединяется к любому движению, грозящему разрушением общественного и частного порядка».
Эта рекомендация была доведена до сведения николаевских министров, и в 1849 году был принят новый закон, жестко ограничивший число фабрик, которые дозволялось открывать в каждом из районов Москвы. Закон в особенности воспрещал учреждение новых хлопковых и шерстяных прядильных мануфактур, а также железоделательных фабрик. Для создания новых производств в других областях — например, ткацких или красильных — требовалось специальное разрешение генерал-губернатора. В конце концов хлопкопрядильное производство было прямо запрещено. Закон был направлен на то, чтобы остановить дальнейшую концентрацию в городе рабочих — потенциальных бунтовщиков.
Препоны ставились не только на пути развития промышленности, но и в деле развития железных дорог — точно так же, как и в Австро-Венгрии. До 1842 году в России существовала одна-единственная железная дорога — Царскосельская линия, тянувшаяся на семнадцать миль от Санкт-Петербурга до императорских резиденций в Царском Селе и Павловске. Так же как Канкрин противился развитию промышленности, он не видел смысла и в расширении железнодорожного сообщения, которое, по его мнению, привело бы к нежелательной мобильности населения:
«Железные дороги — это не всегда следствие естественной необходимости, а чаще предмет искусственных нужд и роскоши. Они побуждают к ненужным перемещениям с места на место, весьма характерным для нашего времени».
Канкрин отверг многочисленные предложения о постройке железнодорожных путей, и даже линия, соединявшая Москву и Санкт-Петербург, была проложена только в 1851 году. Политику Канкрина продолжил граф Клейнмихель, главноуправляющий путей сообщения и публичных зданий. Эта должность предполагала принятие почти единоличных решений о постройке железнодорожных путей, и Клейнмихель использовал ее, чтобы отбить у инвесторов всяческое желание к подобным проектам. После 1849 года он даже использовал свою власть для того, чтобы подвергнуть цензуре дискуссию в прессе о развитии железнодорожного сообщения.
