Если взглянуть в исторической перспективе, то «власть закона» — в сущности, очень странная концепция. Почему, собственно, закон должен применяться ко всем одинаково? Если король и аристократия имеют политическую власть, а остальные ее не имеют, то естественным кажется совершенно иной подход: что позволено монарху и знати, то не позволено и наказуемо для всех прочих. Конечно, власть закона невозможно себе представить в условиях абсолютистских политических институтов. Это порождение плюралистических политических порядков и широких политических коалиций, которые служат основой этого плюрализма. Лишь когда множество личностей и групп имеют право голоса при принятии решений и политическую силу, с которыми считаются остальные личности и группы, идея о том, что все они заслуживают равного отношения, обретает смысл. К началу XVIII столетия Британия была уже достаточно плюралистической страной, и руководители вигов узнали на собственном опыте, что, в полном соответствии с концепцией власти закона, законы и политические институции могут ограничивать их собственную власть.
Но почему же виги и другие члены парламента готовы были терпеть подобные ограничения? Почему они не использовали свое влияние в парламенте и других государственных органах, чтобы заставить суды последовательно применять Черный акт, и почему они не разгоняли присяжных всякий раз, как видели, что судебный процесс принимает невыгодный для них оборот? Ответ на этот вопрос позволяет нам глубже понять суть Славной революции и то, почему она просто не заменила старый абсолютизм новым, — дело тут во взаимодействии плюрализма и верховенства закона, а также в динамизме «благотворной обратной связи». Как было показано в главе 7, Славная революция была не просто сменой правящих элит, а бунтом против абсолютизма, и этот бунт был поддержан широкой коалицией мелкого дворянства, купцов и промышленников вместе с партийными объединениями вигов и тори. Следствием этой революции стало возникновение инклюзивных политических институтов, и верховенство закона стало побочным продуктом этого процесса. При том что на свою долю власти претендовало сразу множество сторон, самой естественной оказалась такая система законов и ограничений, которую можно было бы применить ко всем этим сторонам, чтобы ни одна из них не получила слишком много власти — ведь это, в конце концов, подорвало бы сами основы плюрализма. Таким образом, концепция, согласно которой должны существовать пределы и рамки, ограничивающие произвол людей у власти — то есть концепция власти закона, — была частью логики плюрализма.
Поэтому не должно вызывать удивления, что принцип верховенства закона наряду с идеей о том, что права монарха вовсе не божественного происхождения, стал ключевым аргументом «против» в дискуссии об абсолютной монархии Стюартов. Как отмечал британский историк Э. П. Томпсон, в ходе борьбы против абсолютизма
«были предприняты серьезные усилия, чтобы создать такой тип правящего класса, на который была бы распространена власть закона и чья легитимность была бы основана на справедливости и универсальности законодательства. Таким образом, сами правители оказались, вольно или невольно, заложниками своей собственной риторики. Они играли в эту игру по тем правилам, которые они приняли в начале игры, но они не могли изменять эти правила, иначе вся игра лишилась бы смысла».
А если бы «игра лишилась смысла», то это открыло бы дорогу к реставрации абсолютизма, к сосредоточению власти в руках одной из групп из состава широкой коалиции, а то и к возвращению Стюартов. По словам Томпсона, парламент потому и противился попыткам реставрации абсолютизма, что упразднение власти закона и возвращение королевских привилегий означало бы угрозу для их собственности и их жизни.
Более того, это коренилось в самой природе тех средств, которые противники короны избрали для защиты самих себя, — эти средства не могли быть использованы только для защиты их собственного класса. Верховенство закона во всех своих формах основано на идее беспристрастности и универсальности закона, и этот принцип распространяется на людей любого класса и положения.
С самого своего утверждения принцип верховенства закона не только удерживал в узде абсолютизм, но и запустил процесс своего рода «благотворной обратной связи»: если законы применяются в равной степени ко всем, то ни одна группа и ни один человек, будь он хоть Уолпол, хоть Кадоган, не могут стоять выше закона, а простые люди, обвиняемые в посягательстве на чужую частную собственность, так же как и все остальные, имеют право на беспристрастный суд.
Мы увидели, как зарождались инклюзивные экономические и политические институты. Но почему эти институты оказались столь долговечны? История Черного акта и ограничений в его применении демонстрирует нам эту «благотворную обратную связь» (virtuous circle) — своего рода «порочный круг наоборот», мощный процесс позитивной обратной связи, который предохраняет институты от попыток демонтажа и фактически приводит в действие силы, действующие в направлении дальнейшего развития инклюзивности. Логика благотворной обратной связи частично основана на том, что инклюзивные институты, нацеленные на ограничение власти и плюралистическое распределение политического влияния в обществе, сами по себе являются неотъемлемой частью концепции верховенства закона. Если не будет ограничено право той или иной группы диктовать свою волю другим (даже если эти другие — простые граждане, как тот же Хантридж), то это угрожает самому принципу верховенства закона. Если же этот принцип будет на время отброшен — например, ради наказания крестьян, протестующих против вторжения сильных мира сего на их общественные земли, — то где гарантия, что в дальнейшем этот принцип не будет отброшен вновь? И когда им будут пренебрегать снова и снова, что помешает короне и аристократам отобрать назад то, что торговцы, предприниматели и мелкопоместные дворяне завоевали за предыдущие полвека? В самом деле, когда этот принцип в следующий раз постараются обойти, может рухнуть все здание плюрализма. Политическую систему нельзя подвергать такому риску, и поэтому плюрализм и его следствие, принцип верховенства закона, становятся основой британских политических институтов. И, как мы увидим далее, когда плюрализм и принцип верховенства закона уже утвердились, возникает общественный запрос на еще более развитый плюрализм и еще более широкое участие граждан в политических процессах.
Благотворная обратная связь вырастает не только из естественной логики плюрализма и принципа верховенства закона, но и потому, что инклюзивные политические институты направлены в сторону поддержки инклюзивных экономических институтов. А это, в свою очередь, ведет к более справедливому распределению доходов, к тому, что все более широкие слои населения получают доступ к власти, а поле политической игры становится более ровным и более справедливым. Это уменьшает потенциальные выгоды от узурпации политической власти и сводит к минимуму стимулы для восстановления экстрактивных политических институтов. Все эти факторы играли важную роль в становлении демократических политических институтов в Британии.
Кроме того, плюрализм создал более открытое общество и проложил широкую дорогу для независимых СМИ. Это облегчило тем группам, которые были заинтересованы в инклюзивных институтах, доступ к информации и организацию противодействия возможным атакам на эти институты. Здесь очень важно отметить, что в Англии цензура в прессе была отменена уже в 1688 году. Как мы увидим далее в этой главе, в США газеты сыграли столь же значительную роль в процессе приобщения граждан к участию в управлении и в запуске благотворной обратной связи институционального развития.
