Явились запятые, девицы завитые.
Живут они в диктовке на каждой остановке.
Прискакало двоеточие, прикатило многоточие
И прочие, и прочие, и прочие…
И сразу начинаются дебаты, конкурентная борьба, каждому хочется быть главным знаком. А для этого надо сначала определить критерии, по которым будет определяться, кто же главный – например, уровень занятости или размеры или функция блюстителя порядка.
Заявили запятые: – Мы особы занятые.
Не обходится без нас ни диктовка, ни рассказ.
– Если нет над вами точки, запятая – знак пустой!
– Отозвалась с той же строчки тетя точка с запятой;
Двоеточие, мигая, закричало:
– Нет, постой! Я важней, чем запятая
Или точка с запятой,
Потому что я в два раза больше точки одноглазой.
В оба глаза я гляжу, за порядком я слежу.
Но это все пока детский уровень споров. Не тем меряются коллеги.
– Нет… – сказало многоточие, еле глазками ворочая,
– Если вам угодно знать, я важней, чем прочие.
Там, где нечего сказать, ставят многоточие…
Потрясающе сильный аргумент – прямо как плакат «Да здравствует!», прикрывающий большую дыру в заборе.
Конечно, это не могло не вызвать реакции у тех, кто изначально считал себя главными:
Вопросительный знак удивился: – То есть как?
– Восклицательный знак возмутился: – То есть как!
И тут неожиданно вступила в спор хозяйка (напомним, знаки препинания почему-то собрались вместе именно у последней точки на последней строчке):
– Так, – сказала точка, Точка-одиночка.
– Мной кончается рассказ. Значит, я важнее вас.
Между тем, если верить словарям и энциклопедиям, знаки препинания – это, вообще говоря, вспомогательные элементы. Они оформляют текст, облегчают его восприятие и понимание, но главное все же – это то, что между знаками. То, что определяет смысл и содержание текста. Если, конечно, текст состоит не из одних лишь многоточий.
Муравьиная тема
В 1960 году поэт Владимир Соколов написал короткое стихотворение «Муравей». Начинается оно так:
Извилист путь и долог.
Легко ли муравью
Сквозь тысячу иголок
Тащить одну свою?
Интересно, кто ж ему, муравью, мешал идти прямой дорогой? Кто заставлял его выбирать извилистый и долгий путь? И вообще – зачем тащить иголку в такую даль, когда их тысячи по дороге? Или нормальные герои всегда идут в обход? Но – вернемся к тексту:
А он, упрямец, тащит
Ее тропой рябой,
И, видимо, таращит
Глаза перед собой.
Какой уровень самоотдачи! Какая преданность делу, преодолевающая любые препятствия!
И думает, уставший,
Под ношею своей,
Как скажет самый старший,
Мудрейший муравей.
Как все, оказывается, просто. Иголка тащится издалека в надежде на одобрение и сочувствие высшего руководства. Неважно, как оно (руководство) называется: вождь, главарь или самый старший муравей. Помните, у Булата Окуджавы: «Мне нужно на кого-нибудь молиться, подумайте, простому муравью вдруг захотелось в ноженьки валиться, поверить в очарованность свою».
Ну там-то хоть речь шла о женщине, о любви. А здесь – что же хочет услышать от руководства уставший простой муравей? Концовка стихотворения умиляет:
Тащил, собой рискуя,
А вот, поди ж ты, смог.
Хорошую какую
Иголку приволок.
И понятно вроде даже муравью, что речь эта руководящая, ожидаемая как награда, она декларативна и демагогична, но все же… Похвала-то налицо. Иголка признается хорошей. И сочувствие свое начальство выражает недвусмысленно.
«Тащил, собой рискуя» – хотя какой там был риск, непонятно, муравей же не прямой дорогой двигался, а извилистой и долгой. Нельзя не оценить по достоинству и простонародное «приволок», роднящее высокое начальство с простым тружеником муравейника. Прямо так и видится отеческое похлопывание по плечу.
Ценит руководство труженика, который готов работать, нести тяжелую ношу, даже надрываться иногда готов, только бы не задумываться. Кто-то должен одобрить, прикрыть, помочь ему любым способом спихнуть с себя ответственность – не за решение (исполнять мы все горазды), за постановку задачи, за формулировку.
Между прочим, не так давно ушедший из жизни философ и писатель Александр Зиновьев изобрел в свое время слово «человейник» и даже написал книгу «Глобальный человейник». Так что, может быть, проблема всеобщего и тотального увиливания от ответственности имеет место не только у муравьев?
Может быть, не случайно тот же Владимир Соколов, уже не молодой, а признанный поэт, отмеченный Государственной премией, через много лет после стихотворения «Муравей», в 1988 году, написал пронзительные строки:
Я устал от двадцатого века,
От его окровавленных рек.
И не надо мне прав человека,
Я давно уже не человек.
«Работай руками, шевели ногами, нюхай носом, голосуй сердцем» – и ни разу не слышал я со школьных времен призыва «Думай головой!», причем своей.
Творения рук можно разрушить, то, что сделано ногами или сердцем, объявить недействительным, а с мыслями-то что делать? Особенно – когда они рано или поздно овладевают массами?
Читайте стихи! Их «срок годности» значительно больше, чем у бизнес-литературы или телепередач.
Мартовский маркетинг
Март, как известно – месяц женский. Но чтобы не затеряться в толпе поздравляющих, поговорим о мужчинах. И о маркетинге (праздник праздником, а дело делом). Возьмем за основу известную детскую «Песенку про папу» (музыка В.Шаинского, слова М.Танича). Помните, как она начинается:
Сколько песен мы с вами вместе
Спели маме своей родной,
А про папу до этой песни
Песни не было ни одной!
Вот так и надо выводить на рынок новый товар (в данном случае, песенку про папу). Правило первое – подчеркиваем уникальность.
Но достойны ли папы песен? Почему их не сочиняли раньше? Нужно как-то ответить на эти вопросы. Дальше начинается прямая реклама функциональных свойств и достоинств:
Папа может, папа может все, что угодно,
Плавать брассом, спорить басом, дрова рубить!
Насчет «может все, что угодно» – тут, пожалуй, перебор. Сразу вспоминается медицинский прибор, который лечит все мыслимые и немыслимые болезни. Книга, которой упиваются миллионы. Фильм, без которого ваша жизнь будет неполноценной…
