— Салютов там человек. Остальные — так, сор, пыль у его ног.
— Вы, гляжу, до сих пор уважение к нему сохранили, — заметил Никита. — Даже несмотря на... А у Тетерина с Салютовым какие были отношения?
Вопрос был, конечно, глупым. Однако ответ озадачивал еще больше:
— Ребята из охраны говорили — Тетерин его жалел. — ответил Песков.
— Кого? Салютова? Тетерин жалел? — Биндюжный, казалось, услышал свежий анекдот. — Почему?
— Он давно у Салютова работал, еще когда тот другой бизнес держал. Я-то всего два года у него, а Тетерин давно. Ребята говорили: он его жалел, потому что ему все как-то не везло.
— Это Салютову-то не везло? — уточнил Биндюжный. — Ну, ты и даешь, Романыч!
— Жена у него была больная. Психическая. Лет двадцать его и всю семью мучила. Тетерин рассказывал — правда, не мне, это я слышал — Салютов иногда черный приезжал, как уголь, в офис, ну, когда еще фабрикой командовал. Ну и детки тоже... Игорь — пьяница был, по пьянке и на машине разбился. Липа этот — Филипп...
— У них с отцом конфликт? — спросил Колосов.
— Ну да, из-за бабок. Деньги все делят. Он тоже отцу не помощник.
— Значит, за все это Тетерин Салютова жалел. А что еще?
— Больше ничего, — Песков вздохнул. — Все.
— Постоянный клиент казино — некий Витас вам знаком?
Песков покачал головой: нет.
— А Газаров? — Колосов вспомнил фамилию, упомянутую Китаевым.
— Да мало ли их приезжало.
— А играют-то в «Маке» по-крупному или как? — поинтересовался Биндюжный.
— Вам столько и не снилось, — лаконично отрезал Песков.
— То, что камера в вестибюле сломалась, — это что, по вашему мнению, — простая случайность? — спросил Колосов.
— Если б кто объектив разбил, была бы не случайность. А там проводка барахлила, насколько я понял. Чтобы так испортить, техника надо было вызывать, стену курочить.
— Случайность, по-твоему, выходит. А что сам-то по убийству думаешь, Михаил Романыч? — спросил Биндюжный. — Ну, положа руку на сердце...
— Думаю, что не я его убил.
— А кто? — спросил Биндюжный. — Догадываешься?
— Тот, кому это надо было. Зря такие вещи не делают, — резонно заметил Песков.
— Салютов-младший мог прикончить старика? — спросил Колосов.
Песков пожал плечами, что скорее всего означало: мог, но зачем ему?
— Этот ваш пит-босс Жанна Марковна что за птица? — продолжал спрашивать Никита.
— Царь-птица. Умная баба. И зарабатывает как министр.
— Замужем она?
— Нет вроде.
— Но кто-то у нее есть? В казино что об этом говорят?
— Не вникал. Не интересно.
— И все же ничего необычного, странного не случилось в тот вечер перед убийством, не припомните? — Колосов чувствовал: этот его вопрос — последний.
Песков покачал головой — нет.
Он пошел проводить их до калитки. От мороза снова захватило дух. И кавказская овчарка, вновь посаженная на цепь, ярилась сильнее прежнего.
— Ладно поговорили, Михаил Романович, — сказал Никита, стоя у калитки. — Однако со следователем насчет пистолета вам еще предстоит разговор. Так что, если какие боезапасы с армии есть... Ну, патроны или еще что покрупнее, очень советую...
— Дома-то не держи арсенал, — хмыкнул Биндюжный. — А лучше сдай. Все одно в нашем районе не продашь. Узнаю — посажу.
Песков открыл калитку. Они уже садились в машину, как он вдруг сказал:
— Насчет странного вспомнил. Было кое-что.
Только не перед убийством, позже. Когда Тетерина в туалете мертвым нашли, шум в вестибюле поднялся. Я там был, охранник, Китаев. И Марина Львовна сверху вдруг примчалась. Спрашивала — кто застрелился.
— Сноха Салютова? А что тут странного — женщина ж, они всюду нос свой суют, — заметил Биндюжный.
— Вы бы слышали, как она голосила, — ответил Песков. — Я с ней рядом стоял — видел. На ней лица сначала не было, белая, как покойник. А как сказали, что это Тетерин, вроде отошла.
— Часто она бывала в казино? — спросил Колосов.
— Прежде частенько. А как муж разбился — ни разу за два месяца. Только вот на эти сороковины.
Глава 13
АНАЛИТИКИ
Обухов сдержал слово. И объявился после обеда.
На обратном пути Никита и Иван Биндюжный обсуждали все «за» и «против» «наружки» за казино. Биндюжный как энтузиаст своего дела был, естественно, категорически «за», утверждая, что хуже все равно не будет и что, установив за «Красным маком» негласное наблюдение, они хотя бы поимеют собственное представление о том, кто туда приезжает.
Колосов вроде тоже был «за». Но вопрос упирался в трудности, И первой была именно «негласность». Казино занимало собственную территорию с собственной квалифицированной охраной. К тому же и здание, и парк, его окружающий, располагались на самом шоссе, вдали от жилых массивов. Единственным способом слежки за подъездной аллеей в этой ситуации была слежка с машины, припаркованной на обочине шоссе. Но скрыть такую длительную парковку, что называется, «в чистом поле» от глаз службы безопасности казино вряд ли было возможным.
Вторая трудность заключалась в нервных затратах. Причем затраты эти выпадали как раз на долю начальника отдела убийств. Для того чтобы выбить, например, лимит на недельное наблюдение за объектом, он должен был исходить вдоль и поперек весь главк, чтобы заручиться нужными визами начальства. А это самое хождение по кабинетам было для Колосова нож острый.
Биндюжного он подвез к самому отделению. Они только хотели где-нибудь перекусить (Биндюжный уже соображал насчет «пивка»), как вдруг Никите на мобильник позвонил начальник спецотдела "А" и заявил как отрезал:
— Приезжай. Через час жду.
Колосов подумал, что гора, то есть РУБОП, никогда, ну просто никогда сама не идет к Магомету! Однако столь быстрая реакция и оперативность Обухова были столь необычным явлением, что он невольно призадумался. Какой-то корыстный интерес параллельной структуры здесь явно присутствовал. Какой же?
Пришлось снова пересечь Кольцевую и затем полстолицы, прежде чем добраться до новехонького здания РУБОПа. А потом ждать, пока подозрительный дежурный проверит предъявленное удостоверение и решится наконец открыть бронированную дверь, которой с некоторых пор РУБОП и отгородился наглухо от полного опасностей и угроз внешнего мира.
За дверью оказалась еще и стальная решетка, как в настоящей тюрьме. Никита, минуя все эти несокрушимые форпосты, подумал с грустью: кто же в этом здании кого больше боится — мыих или они нас?
