Однако в XIX веке соображения экономической выгоды от подобных браков вступают в противоречие с идеалом романтической любви, утвердившимся если не во всем обществе в целом, то, по крайней мере, в среде буржуазии. Буржуа рождены для браков по любви: им не нужно подчеркивать свое высокое положение, а значит, они могут быть искренними без ущерба для семейной жизни
[133]. Они читают, а значит, впитывают «идеалы». Их профессия часто отличается от профессии их родителей, и, создавая собственную семью, они зачастую не встраивают ее в существующий стабильный порядок, а начинают все заново. Поэтому если вступающие в брак буржуа и чувствуют какие–то обязательства перед обществом, то только в том, что касается предшествующей браку влюбленности и близости в смысле индивидуального характера, а не социального положения. «Брак есть основанное на половом влечении совершенное соединение двух лиц, которое само есть своя собственная цель», — так еще в 1796 году писал Иоганн Готлиб Фихте
[134], о котором Марианна Вебер впоследствии напишет свою первую научную работу. Впрочем, Фихте полагает, что от основания брачного союза можно и отказаться без ущерба для дела, тем более что женщина в любом случае может признаться в любви, но не во влечении: «Делая себя средством для удовлетворения мужчины, женщина отдает свою личность; она обретает ее вновь вместе со всею полнотой своего достоинства, только если она сделала это из любви к этому одному мужчине»
[135]. Стало быть, принуждение женщины к браку против ее воли или вообще брак ради соответствия условностям недопустимы. Брак и любовь суть одно и то же.
По крайней мере, в теории. Брак Макса Вебера показал, к каким сложностям могут привести подобные ожидания, когда сталкиваются две исторические эпохи, т. е. когда брак по любви уже стал нормой для буржуазии, но по–прежнему воспринимался не как создание новой семьи, а как продолжение существующей. Ситуация становится еще сложнее, если — как в случае Вебера — для такого продолжения семейной традиции в общем–то нет никаких материальных оснований, скажем, в виде семейного дела, поместья или положения во властных структурах. Но еще больше ее усложняет абсолютное нежелание мужчины искать себе жену. Семейная драма Вебера — это история уже немолодого сына, который не проявляет никаких признаков стремления к семейному счастью и живет жизнью дворянина — с той лишь разницей, что его интересует не охота, власть или любовные авантюры, а научная работа — и жену которому в конечном итоге ищут мать и тетка. Однако их планы перечеркивает влюбленная родственница, которую он и берет в супруги не столько потому, что его к ней влечет, сколько потому, что он ее знает, она хочет с ним жить, и его это устраивает. До тех пор пока он диктует условия. «Свободный выбор, — как учит нас объемная американская монография 1884 года о любви во всех ее аспектах и проявлениях, — отнюдь не всегда подразумевает наличие любви»
[136].
Но обо всем по порядку. Марианна Шнитгер родилась в 1870 году в Орлингхаузене. Отец Макса Вебера приходился братом ее деду, Карлу Давиду Веберу, стало быть, сам Макс Вебер был ей двоюродным дядей. Отец Марианны — мать умерла при следующих родах (не выжил и ребенок), когда Марианне не было и трех лет, — врач по профессии, был мнительным, боявшимся жизни и психически неуравновешенным человеком и не самым заботливым отцом. «Я была жизнерадостным заброшенным ребенком, с постоянным сильным кашлем, частыми простудами и непроходящей астмой», — пишет она в своих мемуарах
[137]. Воспитанием девочки занялись бабушка и тетки, состоятельный дед предпочел остаться в тени. Из высшей школы для девочек в Лимбо Марианна переходит в пансион в Ганновере, где она из «беззаботного веселого существа превращается в думающего, борющегося человека»
[138] и страдает прежде всего оттого, что ее усердие в учебе воспринимается как проявление тщеславия. Она читает «Силу и материю» Карла Бюхнера, «Загадки Вселенной» Эрнста Геккеля и «Рембрандта как воспитателя» Юлиуса Лангбена — научно–популярную литературу эпохи, бившейся над противоречиями материализма и идеализма, оптимизма и пессимизма, промышленности и кардинального изменения образа жизни
[139]. Марианна Вебер сталкивается с типичными трудностями гражданина своей эпохи, которая открывает перед людьми новые перспективы, не успев, однако, создать условия для того, чтобы люди ориентировались на них в своей повседневной жизни. Впоследствии она так описывала свою жизненную ситуацию после возвращения в Лемго: «Почти все мои подруги так никогда и не вышли замуж — жизнь прошла мимо них, оставив их с пустыми руками. В профессиональной жизни в то время тоже мало кому удавалось проявить себя. В маленьком городе не находилось никакой другой работы, кроме работы учительницы или медсестры. Те, кого к этим занятиям не толкала нужда, так и оставались навсегда в родительском доме, сидели вечерами у окна и занимались рукоделием. Лишь единицы находили в себе силы искать свое место в большой жизни»
[140]. У самой Марианны родительского дома больше не было, состояние деда освобождало ее от необходимости работать, шансы выйти замуж были невелики. Она вытирает пыль в пустых неиспользуемых комнатах, разводит цветы, играет на пианино, нянчится с маленькими детьми, ведет ни к чему не обязывающие разговоры, читает романы — одним словом, двадцатилетняя Марианна Шнитгер «просто умирает от скуки»
[141].
Оставался еще вариант «искать свое место в большой жизни». Весной 1891 года ее берлинские родственники, Макс Вебер–старший и его супруга Хелена, приглашают свою внучатую племянницу на шесть недель в столицу. И вот у нее появляется все то, чего ей до сих пор так не хватало: женщина, заботящаяся о ней как мать (Хелена); всегда полный людей, оживленный дом; буржуазная образованность, разговоры, театр. Но самое главное — молодой человек, годящийся в женихи, что, однако, выяснится лишь некоторое время спустя. Пока же «асессор Макс сопровождает ее на первый бал и благосклонно опекает»
[142]. Еще несколько лет назад одна из кузин описывала двадцатитрехлетнего Макса Вебера как «очаровательную „старшую дочь“», имея в виду, что он уже упустил момент для создания собственной семьи
[143]. Его младший брат Альфред производит противоположное впечатление: это человек с легким характером, не столь рассудительный, скорее мечтательный, хотя и немного поверхностный — по крайней мере, так его описывает Макс Вебер
[144].
