— Прямо здесь?
— Он получил пулю вчера вечером. Есть очень большая вероятность перитонита. Я должен сделать ревизию брюшной полости и найти источники кровотечения.
— Но ведь это… наверное, дико сложно… в таких условиях?
— А что делать? Прикажешь смотреть, как он умирает?
Зеленский был врачом от Бога, и спорить с ним Александр не собирался. Тот знал, что делал.
— И вообще… — нервно повел плечом Иван. — Лучше не мешай и прикажи парням расположиться в кабине так, чтобы они не загораживали свет от иллюминаторов.
— Хорошо. Если понадоблюсь, зови…
Ничего для общего наркоза в Ванькином чемоданчике, конечно же, не было. Зато имелся полный набор сильнодействующих препаратов для блокады рефлексогенных зон.
— Ты вот что, дружище, — приговаривал он, делая инъекции вокруг места будущего надреза, — лучше всего будет, если ты уснешь. Полежи спокойно, погляди в потолок и ни о чем не думай.
— Я что-нибудь почувствую? — спросил Курко.
— Вряд ли. Да и не собираюсь я в тебе долго копаться. Посмотрю повреждения кишечника, подлатаю, почищу полость. И заштопаю, как было.
— Надолго это все?
— Нет. Как сказано во всех медицинских учебниках: «Операции на органах брюшной полости должны быть непродолжительными». Так что не волнуйся.
— Я и не волнуюсь, док.
— Вот и правильно. Да, Геннадий, я должен тебя попросить об одном одолжении.
— Слушаю.
— Пока продолжается операция, ты не должен шевелиться.
— Совсем?
— Совсем. Это очень важно. Что бы ты ни почувствовал и как бы некомфортно тебе ни стало — лежи смирно. Понял?
Курко кивнул.
— Отлично. Начинаем…
Постеленные брезентовые чехлы были перепачканы кровью, на полу валялись окровавленные тампоны и бинты…
«Бортач» лишь однажды зачем-то выглянул в грузовую кабину. Лицо его от увиденного вытянулось и стало белым, как скатерть из «Метрополя». Он тихо прикрыл дверцу и, видимо, поведал летчикам о функционирующей в полутора метрах операционной. Во всяком случае, «вертушка» после этого уменьшила скорость, полетела более плавно и без резких эволюций.
Курко лежал на спине. Соболь и Смирнов сидели в изголовье «операционного стола». Оба держали растянутую камуфляжную куртку таким образом, чтобы пациент не видел своего распоротого живота и склонившегося над ним доктора. Впрочем, Геннадий и не пытался что-либо увидеть. Глаза его были закрыты, а лицо из-за большой кровопотери все так же лишено красок.
Жилин и офицеры из группы Хабарова расположились на полу и тоже старались не смотреть на ход операции. Все были привычны к боли и виду крови. Но одно дело испытывать боль и наблюдать кровь в бою, и совсем другое — видеть, как страдает твой товарищ.
Зеленский, в тонких резиновых перчатках и с марлевой повязкой на лице, молча проводил так называемую ревизию — искал повреждения толстого и тонкого кишечника. Бог к Генке оказался милостив: печень, селезенка, брыжейка, желудок и поджелудочная железа были целы. Пулю Иван нашел и извлек, а теперь латал пострадавшие стенки кишок.
— Саш, промокни лоб, — попросил он командира.
Тот схватил один из чистых тампонов и прошелся по мокрому лбу доктора.
— Спасибо…
Под правой рукой Ивана была расстелена большая стерильная салфетка с приготовленным инструментом. Пара скальпелей, сосудистые ножницы и ножницы Рихтера, зажим прямой и сосудистый зажим Гепфнера, иглодержатель, ранорасширитель, пинцет, корнцанг и несколько подготовленных к работе игл различных размеров. На отдельной салфетке лежали тампоны, перевязочный материал, а также стояла небольшая чаша с дезинфицирующим раствором.
— А я всегда удивлялся, почему у Ивана такой неподъемный чемодан, — шепнул Соменков Хабарову.
Тот многозначительно кивнул: «Я теперь тоже понимаю, почему…»
— Как он? — не отвлекаясь от работы, спросил доктор.
Смирнов с Соболем одновременно глянули на Курко.
— Вроде спит, — неуверенно сказал прапорщик.
Но Геннадий открыл глаза и негромко ответил сам:
— Нормально, док. Долго еще?
— Заканчиваю. Осталось промыть полость и зашить.
— Понятно.
— Потерпи еще немного. Ты молодец! — подбодрил Зеленский.
Голос Генки звучал слабо. Но он был в сознании и говорил — это было главным.
— Саша! — позвал Иван.
— Да.
— Посчитай его пульс.
Хабаров подсел ближе, осторожно прикоснулся к запястью раненого и, глядя на секундную стрелку часов, принялся считать…
— Пятьдесят пять, — озвучил он результат.
Кивнув, Зеленский подцепил инструментом свежий тампон и принялся удалять излившуюся в брюшную полость кровь, чтобы оставшиеся сгустки не послужили причиной развития гнойной инфекции…
Неприятность случилась, когда ее не ждали.
До авиабазы Хмеймим оставалось около двадцати пяти километров. Пара вертолетов вышла из обширной зоны, контролируемой правительственными войсками, заняла безопасную высоту и летела над вытянутой с юга на север равниной. Впереди простирался протяженный горный хребет, отделявший равнину от береговой зоны. Всего-то оставалось перевалить его, пройтись над Латакией и зайти на посадку.
Иван заканчивал колдовать над швами. Машина шла ровно — пилоты старались вести ее как можно аккуратнее.
Вдруг тело «вертушки» резко дернулось. Экипаж заложил жуткий крен и бросил ее вниз. Секунд на пять все сидящие внутри ощутили невесомость.
Спецназовцы хватались за кресла, чтобы ненароком не упасть на бедного Генку. Зеленский выронил инструмент, а Соболь со Смирновым всеми силами удерживали на месте пациента.
Когда тело вновь обрело тяжесть, Хабаров бросился к пилотской кабине.
— Что случилось, парни?!
— Ведомый зафиксировал пуск ракеты из долины, — крикнул «бортач».
— Ушли?
— Вроде пронесло.
Сменив эшелон, вертолет опять летел ровно. Впереди искрилась лазурная поверхность Средиземного моря.
Александр вернулся на место, подобрал валявшийся на полу зажим, поправил маску на лице Зеленского и спокойно сказал:
— Продолжай, Ваня. До посадки еще десять минут…
Эпилог
Сирия, российская военная база Хмеймим. Российская Федерация, Москва. Наше время
Хабаров ехал по Ленинградскому шоссе из Управления в сторону района, где проживал Иван Зеленский. Сегодня доктору исполнялось тридцать три. Божественный возраст. На заднем сиденье лежал подарок — коробка с набором редкого и очень дорогого хирургического инструмента, изготовленного в Германии.
