— В смысле самовлюбленности, самолюбования, — ответила Катя. — Есть такой греческий миф о Нарциссе, он был влюблен в самого себя, точнее, в свое отражение в воде. Нимфа Эхо любила его, но он ею пренебрегал, ей оставалось лишь повторять за ним его же слова. Кстати, они оба изображены на той картине.
— Какой еще картине? — Колосов хищно кромсал ножом бифштекс, сочащийся розовым соком.
— «Царство Флоры», там у них. Ну, у НИХ.
Он взглянул на нее.
— Ты что не ешь? Катя, остынет.
— Да, сейчас, — она кивнула. — Только забери у меня жареный лук.
До вечера она снова занималась у себя в кабинете статьей. А Колосов то и дело звонил в Химки на Левый берег, где поднимали со дна затона машину.
В десять минут шестого с КПП сообщили — гражданка Пегова Фаина Игнатьевна здесь, доставлена. Нужно выписать временный пропуск.
Катя должна была прослушать запись допроса позже — Колосов, как только Фаину Пегову привели, сразу же включил диктофон.
Про себя отметил: внешне фигурантка никак не изменилась. Глаза не заплаканы, не опухли, значит, не слишком скорбела о смерти сердечного друга (или пока еще не в курсе?). Волосы стильно уложены, на лице макияж. (А ведь взяли ее не из салона красоты, а из квартиры. Кто же ее причесывает, красит, как куклу Барби, неужто еще один друг сердечный — Алевтина Ойцева? И вообще, раз они вместе живут, кто у них кто? Кто муж? Кто жена?)
— В чем дело? Я вас, кажется, спрашиваю? В чем дело? Звонят, вламываются в квартиру — собирайтесь, едемте с нами. Это что — у нас опять тридцать седьмой на дворе?! С новым гадом, товарищи?!
Колосов вернулся к реальности (а то малость повело куда-то в сторону) — разгневанная и от этого особенно красивая Фаина обращалась к нему. Стояла, выпрямив спину, игнорируя предложенный оперативниками стул.
Колосов тоже встал из-за стола.
— Майор Колосов, уголовный розыск области, — сказал он. — В Воронцове не успел вам, Фаина Игнатьевна, представиться.
— В Воронцове? У Андрея? — Фаина подняла брови. — Ах да… это были вы? И вы из милиции?
— Я из уголовного розыска. Начальник отдела убийств. И приезжал я к Балмашову в Воронцово в том числе и по поводу вас.
— Меня? Но что я сделала противозаконного?
— Я хотел поговорить с вами о покойном гражданине Бойко. Кажется, вам он был известен под именем Арнольд. Ну, и насчет его работодателя — Суслова Аркадия.
— Я знаю только, что Арнольд… он погиб, его убили. — Фаина наконец-то соблаговолила сесть. Полы ее летнего белого пальто из льна разошлись, и Колосову открылись стройные загорелые ноги в открытых босоножках со стразами на умопомрачительной шпильке.
— Вы давно его знали?
— Около полутора лет.
— Близко?
— Хотела узнать ближе, но не успела.
— А Голикова Марата?
— Марат… а при чем тут он? Они не были знакомы с Арнольдом. Я бы такого знакомства не допустила, — Фаина усмехнулась. — Вообще, у них было мало общего.
— Кроме одного — они оба покойники.
— Что?
— Ваш знакомый, ваш приятель Голиков Марат Евгеньевич застрелен.
— Марат застрелен?! Как и Арнольд? — Фаина закрыла губы рукой. — Боже… боже мой… как же это… Нет, это неправда. Вы обманываете, разыгрываете меня.
— Он мертв, вот снимки с места происшествия, — Колосов бросил на стол фотографии.
Фаина наклонилась над ними и вскрикнула. Отвернулась. Реакция ее вроде бы вполне соответствовала ситуации. Однако Колосову она показалась все же излишне нарочитой, театральной — эти жесты, словно заученные на сцене или под объективом камеры.
— Когда это произошло? — спросила она.
— В ту ночь. Когда он уехал от вас.
— От меня? Откуда вам это известно? Он у меня не был.
— Он у вас был, Фаина Игнатьевна. И не надо отрицать очевидные факты. — Колосов проверил в ящике стола диктофон. Позже с Катей они фраза за фразой проанализируют ее ответы, ее тон.
— Да, конечно, если вы откуда-то знаете… Он сам сказал перед смертью? Он не сразу умер, да? Был какое-то время жив? — В ее глазах, таких гневных и презрительных минуту назад, читалась лихорадочная тревога.
— Нет, он умер сразу. В него выпустили три пули.
— Боже… И в Арнольда тоже стреляли. Я думала, что его убили… ну, те люди его круга, с которыми он общался. Он ведь сидел в тюрьме. И он этого не скрывал. Но Марат… Боже, что теперь будет с его матерью? Она этого не переживет.
— Вы знали его семью?
— Мы какое-то время жили вместе, — ответила Фаина. — Потом расстались. Но мы поддерживали ровные дружеские отношения, хотя и виделись потом редко.
— А что же, там, в Воронцове, решили вспомнить старое?
— Все произошло совершенно случайно, — Фаина скромно потупилась. — Я ехала туда по делу и не знала, что встречу его там.
— Почему он уехал от вас среди ночи?
— Это некорректный вопрос, молодой человек.
— Это важный вопрос. Останься он у вас до утра, он был бы жив. Наверное.
— Он всегда был хозяином своих поступков. Хотел — оставался, хотел — уходил.
— Вы поссорились?
— Нет, мы не ссорились.
— Так почему же он уехал? Почему помчался от вас не к себе на квартиру, а к матери на Краснопресненскую?
— К матери? — Фаина помолчала. — Надо же… Он всегда убегал к ней. К маменьке под крыло в трудные моменты жизни.
— Ночь с вами стала для него трудным моментом?
— Думайте, что хотите. — Она отвернулась. — Он просто уехал. А я не стала его удерживать. Считайте — это моя вина.
— Только это?
Она молчала.
— Только это ваша вина, Фаина Игнатьевна? — повысил голос Колосов. — А не странно вам, что люди, которые, как бы это сказать… входят с вами в контакт, испытывают к вам чувства, вдруг умирают один за другим?
— Это вопрос ко мне?
— Вам не кажется это странным?
— Меня это пугает.
— Бойко, Арнольд, присылал вам цветы?
— Иногда.
— А Голиков?
— Мы не виделись с ним очень давно.
— Значит, от него вы букетов из «Царства Флоры» не получали?
— Нет. А при чем тут это?
— Арнольд присылал, привозил вам всегда только живые цветы или же искусственные тоже?
— Искусственные? Я не понимаю. Искусственные обычно покупают для кладбищ.
— Для мертвых? — Колосов прищурился. (Черт, а это мысль. Что она — просто так сболтнула или что-то знает про искусственные цветы?)
