Но при заказных убийствах в поле зрения милиции почти всегда попадают близкие люди жертвы, и они подозреваемые номер один, это одна из главных версий. И это тоже сейчас ни для кого не секрет. Но Димка этого не боялся, главное же состояло в том, что убить Степана он просто не мог. Для человека, для которого невозможного не было, смерть брата-близнеца означала… Это трудно объяснить, ребята, я тут недавно с психологом разговаривал. Он мне рассказывал о психологии близнецов. Дело все в том, что они — Димка и Степан — были близнецами, очень близкими друг другу, уж извините за дурной каламбур. И гибель одного означала катастрофу для другого. Мне психолог объяснял: близнецы часто воспринимают себя как одно целое, особенно если растут вместе, если почти не разлучаются. А наши ведь и не разлучались с самого детства — дом, школа, университет, одна квартира на двоих. Оба не женились даже. Может, потому и не женились.
О Степане Димка знал все: между ними секретов никогда не было — то, что брат его болен, что поведение его порой дико и странно. Нам вот об остром неконтролируемом желании ловить и поедать животных, об эротических забавах в медвежьей шкуре, о навязчивой идее оборотничества только на днях стало известно — из истории болезни. А Дима знал это от самого Степана, с самых первых дней, как у того начались проблемы. Психолог говорил, что Степан этим медвежьим образом, подсказанным новеллой Мериме и фильмом «Медвежья свадьба», был ранен с самого детства, болезнь только усугубила его патологические влечения. Димка внимательно наблюдал за братом, и однажды ему пришла в голову гениальная мысль: брата-близнеца, жизнь которого драгоценна, его второе «я» — можно навсегда устранить от наследства, если выставить его не просто психически больным, а опасным психически больным, маньяком.
— По-твоему выходит, что у него, у того… убить брата-близнеца рука не подымалась, а убить всех остальных — поднялась легко. Но он ведь и так мог стать Степкиным опекуном, распоряжаться его долей, если бы здоровье Степана ухудшилось! Зачем же было так чудовищно усложнять себе задачу, так рисковать? — спросила Катя.
— Да, он мог стать опекуном брата, но… когда рак свистнет.
Никто не давал гарантий, как болезнь Степана пойдет дальше. Врачи твердили в один голос: плохой диагноз, сложная картина течения болезни. А что будет дальше… Болезнь Степана могла прогрессировать годами, моменты улучшений и ухудшений могли чередоваться, и потребовались бы годы, чтобы признать его недееспособным, установить опекунство.
А медицина сейчас бурно развивается: Степана могли лечить и вылечить, улучшить его состояние настолько, что вопрос о признании его недееспособным и вообще нельзя было бы поднять в суде.
Все это Димка, как юрист, отлично понимал: можно было ждать годы и ничего не получить. А он жаждал всего и сразу.
Сейчас многие молодые хотят всего и сразу, примеров сколько угодно, ожидание сейчас не в моде — время такое: бери, пока не… Словом, он решил обставить дело так, чтобы ни у правоохранительных органов, ни у суда в будущем не оставалось никаких сомнений в том, что Степан — маньяк, психбольной, смертельно опасный для общества. Что его просто необходимо изолировать. Но при этом не судить, не приговаривать к смертной казни как маньяка-убийцу, а «применить к нему принудительные меры медицинского характера». Расчет его строился на том, что при наличии такого диагноза, в чем бы его брата ни обвинили — его никогда бы не приговорили к смертной казни. Спецбольница для особо опасных умалишенных — вот что Дима уготовил брату. Жизнь в смирительной рубашке, но жизнь, и это было для него очень важно, а не смерть, как брату Ване.
Димка, как юрист, при этом учитывал и еще одно важное обстоятельство: по делам об убийствах, даже серийных, какими бы чудовищными они ни были, если человек, их совершивший, признается психбольным, невменяемым и к нему применяются меры медицинского характера, никогда не бывает конфискаций имущества. Все добро, весь капитал остался бы в семье. И суд назначил бы Дмитрия как старшего опекуном своего брата-псевдоманьяка. Доля собственности сама бы приплыла в руки.
— Но он же таким образом своими руками уготавливал себе роль брата маньяка! Их фамилию бы склоняли все газеты, рано или поздно про Степку стало бы известно, и это же… — Мещерский покраснел то ли от коньяка, то ли от волнения.
— Братцем маньяка быть, конечно, мало радости. Но молва людская, ребята, недолговечна. Пять «лимонов» «зеленых» в кармане против молвы… Колосов хмыкнул. — К тому же к молве сейчас все привыкли: политиков, деятелей искусства, просто знаменитых и великих — кого сейчас и в чем не обвиняют. Пошумят-пошумят, а потом забудут, а обвиняемые утрутся — как говорится, божья роса… Дима рассуждал так: молва отшумит, а «лимоны» в кармане останутся. Вообще с такими деньгами он где угодно мог жить, скажем, за границей, как его дядя, а там вообще никого не волновало бы, кто у него брат.
Итак, сразу же после неудачи с «отказавшими тормозами»
Димка начал подготавливать почву для появления в Раздольске кровавого «серийника» — Степан как раз с апреля месяца жил в Отрадном и на даче в Уваровке. Димка начал словно партию в шахматы, причем сначала жертвовал пешками.
И первой пешкой стал для него забулдыга Соленый.
Кстати, мы с Касьяновым тут по новой допросили кое-кого в Ассоциации боевых искусств и узнали кое-что интересное: братья Базаровы еще в университете активно занимались спортом. Потом оба несколько лет подряд занимались и с персональным тренером по айкидо — тогда только начиналась мода на восточные единоборства среди молодежи.
Димка говорил друзьям, что делал это «так, для здоровья», но, по отзывам тренера, он был более талантливым учеником, чем Степан, который потом стал зарабатывать себе на жизнь этими навыками.
Сломанная шея у алкаша Соленого — это особый прием айкидо, элемент некогда изучаемой им «техники захватов и удушений». Димка нащупывал путь для «изоляции» брата.
Расчет с этой «техникой захватов» был такой: он прикончил первого попавшегося мужика-пешку в непосредственной близости от Отрадного. Причем убил таким способом, чтобы сразу же натолкнуть нас на первичные черты возможного «портрета убийцы»: убийца — физически сильный, ловкий, тренированный молодой мужчина, знакомый с техникой боевых приемов Милиция рано или поздно должна была заинтересоваться школой Степана в Отрадном.
Но милиция не заинтересовалась. Апрель заканчивался, а реакции со стороны местных правоохранительных органов на убийство не было. Дмитрий не знал, что Соленого так и не нашли, потому что и не искали — что греха таить. Но он понял: что-то не сработало. Нужна новая жертва и еще более яркие, страшные, кричащие улики на месте убийства.
Вот тогда и появились те знаменитые кусачки для работы по металлу. А брату тем временем становилось то лучше, то хуже. То ничего, все вроде в норме, а то — словно с цепи срывается: Ваньку лупит, невесту. И по ночам пропадает… Димка знал, где он пропадает, наверняка не раз следил за братцем, наблюдал его и в моменты, когда тот себя представлял «медведем», с сыроедением и охотой экспериментировал. И Димка решился: брат сам подсказывал, какими именно должны стать улики, которые в будущем обнаружатся на месте нового убийства. Несколько раз Дмитрий приезжал в Раздольск и выжидал в лесу у дачных станций как заправский маньяк, подстерегая нужную жертву: ему нужен был мужчина, желательно не старый, физически крепкий, потому что это сразу бы наводило милицию на определенный тип преступника.
