Многочисленные жрецы, собравшиеся на площади, зашумели, завопили в экстазе и восхищении. Только несколько дюжин воинов-Майер мумий, окружавших площадь, остались немы и недвижимы, безучастно устремив в пространство свои мертвые глаза или пустые глазницы.
Сет не нуждался в восторженных воплях и всеобщем одобрении, чтобы лишний раз убедиться в своих чудодейственных способностях. Он был слишком уверен в своей силе и умении распоряжаться, когда нужно, своим волшебным даром. Сотворение на глазах у всех золотого бога-сокола было всего лишь умелой мистификацией и иллюзорным воспроизведением одного из символов победоносной Империи, что иной раз приводило Фараона в детский восторг. Хорошая забава для ребенка.
«Какая же пустая трата сил, — думал с досадой и презрением Сет. — Какая профанация истинной мощи, достоинства и веры».
Он, верховный жрец и второй человек в Империи, он, сам достойный поклонения, растрачивает свою чудотворную энергию на исполнение прихотей самодура Аменофиса. Но любой из верных ему жрецов знал, что у него нет иного выбора в ту пору, когда военачальники-сфинксы прибирают власть в Империи к своим рукам, стараясь лишить жрецов благосклонности верховного властителя. Надо было во что бы то ни стало угождать Фараону — хотя бы до тех пор, пока проклятые сфинксы больше не будут угрожать могуществу жрецов.
При этой мысли Сет крякнул от злости. Империя праздновала величайшую победу, взятие Венеции после трехвековой осады, и это в первую очередь был триумф его, Сета, его личная победа над Королевой Флюирией. Но он не ощущал никакой радости. Его довольный вид был напускным, всего-навсего маскарадной личиной.
Виной тому были те же сфинксы и, конечно, сам Фараон.
Аменофис был явным недоумком, пустым самовлюбленным глупцом на троне из золота и человеческих костей. Жрецы Хоруса возвели его на трон и сделали первым лицом Империи только потому, что считали слабым, податливым и легко управляемым. «Настоящее дитя», — думали они со злорадством, когда вытаскивали его из усыпальницы ступенчатой пирамиды Амун-Ка-Ра и возрождали к новой жизни.
«Он — наше творение, наша кукла», — говорили они. В некотором смысле так оно и было, и продолжало оставаться поныне.
Но только в некотором смысле.
Сет молча позволил облачить себя в длинную мантию и взял платок, поданный одним из младших жрецов. Он вытер пот на своем голом черепе, не снимая золотого сетчатого убора, прикрывавшего ему голову не только для красоты, но и для поддержания его духовной мощи. У других жрецов подобная сетка была просто вытатуирована на голове цветными красками, а для него она была сплетена из золотых нитей мастером из Пунта, из Южной Америки.
Размеренным шагом спускался Сет по лестнице в сопровождении жрецов. Для его охраны было выделено много воинов-мумий. Слишком много. Сет спрашивал себя — кто отдал этот приказ? Во всяком случае, сам он не просил об усиленной охране.
Когда он вышел на площадь, к нему приблизился младший жрец, трижды поклонился, поцеловал ему руки и ноги и попросил позволения передать ему распоряжение Фараона: Аменофис желает видеть Сета, сию же минуту, в своих новых покоях во Дворце дожей.
Сет едва сдерживал ярость, когда, бросив всех ждавших его жрецов, переходил площадь Сан-Марко и вступал во Дворец. Аменофис позволил себе вызывать его как какого-нибудь раба-телохранителя. Его — верховного жреца Хоруса, духовного главу Империи. И перед лицом всего жреческого духовенства. К тому же через посредство самого низшего жреца!
Сет вошел во Дворец через роскошную дверь «Порта делла Карта», настоящий шедевр готического стиля. По другую сторону просторного внутреннего двора между двумя огромными скульптурами богов наверх вела устланная коврами лестница. Марс и Нептун холодно взирали на верховного жреца сверху вниз. Ему так и хотелось сбросить их наземь и поставить на их место изображения Хоруса и бога Ра.
Сет шел по широким коридорам через многочисленные залы и наконец приблизился к дверям, за которыми находились личные покои Фараона. Апартаменты властелина располагались на верхнем этаже Дворца, непосредственно под чердачными помещениями. Там, наверху, под цинковой крышей, раньше держали узников в крохотных каморках. Ныне, как слышал Сет, страшные камеры пыток пустовали. Он их позже осмотрел и решил, что это самое подходящее место для неблагонадежных людей и смутьянов, каковые, конечно, найдутся и среди бывших дожей-правителей.
Дело в том, что не все городские дожи-правители участвовали в пленении и выдаче египтянам Королевы Флюирии. Трех главных предателей — вместе с советником Анджелисом — Аменофис приказал казнить в тот же вечер на площади Сан-Марко. Он был им благодарен за помощь, но не терпел в своем окружении людей, которым нельзя доверять полностью. Остальные советники были заперты где-то во Дворце, лишенные своей лейб-гвардии. Большинство гвардейцев тоже подверглось заключению. Позже египтяне попытаются переманить их всех на сторону Империи. Аменофису очень нравилось, что солдаты имеют в своем распоряжении могучих каменных львов. Особенно — летучих каменных львов, которыми пользовалась лейб-гвардия дожей-правителей и которые вызывали большой интерес Фараона.
Сет, напротив, считал, что лучше всех этих львов умертвить, даже если это окажется не так легко, — при необходимости можно будет пожертвовать и несколькими дюжинами воинов-мумий для убийства каждого каменного зверя. Было слишком опасно оставлять их в живых. Аменофис видел во львах только зверей, которых вполне можно укротить и использовать в своих целях, но Сет придерживался иного мнения. Львы не казались ему тупыми животными, которые легко поддаются дрессировке. Он чувствовал в них какую-то сверхъестественную силу, знал, что они разумны и обладают древнейшими познаниями, и спрашивал себя, не было ли такое намерение подсказано Фараону именно военачальниками-сфинксами? Они сами наполовину львы, и вполне вероятно, что они гораздо ближе к каменным львам, чем кажется.
А может быть, сфинксы состоят даже в родстве с каменными львами? Если да, то какую роль играет это родство в тайных замыслах военачальников-сфинксов?
Тут Сет должен был прервать ход своих мыслей. Слуга Фараона уже доложил о его появлении. И верховному жрецу предложили войти.
Фараон возлежал на диване, покрытом ягуаровыми шкурами. На нем было широкое одеяние, сотканное из человеческих волос и расшитое золотыми нитями. Сотня рабынь трудилась над этим нарядом почти десять лет. У Аменофиса было несколько дюжин таких одеяний, которые он в гневе рвал на куски, если какая-нибудь нить была чуть искривлена или узор немного нарушен.
Фараон встретил Сета с улыбкой. Он был один, и это казалось более чем странным. Обычно Фараона окружали рослые телохранители из Нубийской пустыни, успевшие к этому времени снести своими серповидными ятаганами голову не одному подданному Империи.
Удивляло и то, что на лицо Фараона были наложены более яркие краски, чем всегда. Но и под румянами можно было различить детские черты, лицо мальчика, которому нет и тринадцати. Три или более тысяч лет тому назад юный Фараон пал жертвой отравителей, угостивших его ядом. После того как жрецы Хоруса вернули его к жизни, он лишь ненамного повзрослел. Уже тридцать с лишним лет Аменофис управлял Египтом, но выглядел, как и прежде, избалованным красноносым ребенком.
