По велению торговца золотую гору сгрузили на площади перед церковью. Слуги лопатами сбрасывали на землю переливающиеся драгоценности, даже не глядя на них. Вскоре перед глазами ошеломленных зрителей вырос сверкающий холм по грудь высотой. Наконец и последний воз покинул площадь.
Оттвальд свирепо глянул на священника, потом грубо толкнул его, так что тот отлетел прямо в толпу.
— Это золото — моя жертва Всемогущему, — громко провозгласил Оттвальд, обращаясь к толпе, в то время как его свита удалилась в церковь. — Тот, кто приблизится к нему, умрет на месте.
И он указал на церковную крышу, где застыли три лучника со стрелами на изготовку.
— Золото будет охраняться день и ночь, — продолжал Оттвальд. — Оно пролежит здесь до тех пор, пока сам Господь не снизойдет с неба и не примет его с благодарностью.
Хартвиг бросил на купца взгляд, полный ненависти.
— Ты не сумеешь с помощью золота откупиться от своей судьбы, торговец! — громко крикнул он. — Ни все твои сокровища, ни твоя надменность не смогут воспрепятствовать тому, что тебе уготовано. Твои грехи не замолишь богатством. Никакое золото их не перевесит. Ни к концу тысячелетия, ни к часу твоей смерти.
Оттвальд лишь глумливо рассмеялся. Потом повернулся и направился в церковь. За ним закрыли ворота. Молча стоявшие гибельштайнцы слышали, как изнутри запирают тяжелый засов.
Несколько мгновений царила мертвая тишина. Но потом заговорили все разом.
Деа послушала немного, затем отправилась домой. Она только ненадолго задержалась у колодца, чтобы набрать воды в свое ведро, и побежала дальше. По дороге девочка обогнала Хартвига, которого поддерживал деревенский староста. Священник с ожесточением говорил:
— Эта каналья еще горько пожалеет о содеянном. — Дрожащей рукой старик стер тонкую струйку крови со своего горла.
— Что ты собираешься предпринять? — спросил староста.
— Я пошлю за Готеном. Он самый подходящий человек для такого дела.
— Готен? Охотник за ведьмами?
Деа успела заметить, как Хартвиг кивнул в ответ, потом она обогнала собеседников и помчалась к хижине на окраине деревни, где жила со своей матерью.
Она раздумывала, как описать дома разыгравшиеся события, а последние слова пастыря между тем не выходили у нее из головы.
«Готен…»
Потом, когда она рассказывала обо всем, сидя у очага, ее мать вдруг побелела как полотно.
— И он действительно сказал «Готен?» — спросила она слабым голосом.
Мать Деа была мала ростом и немного медлительна. Она ни капельки не походила на свою дочь. Иногда, в гнетущие часы по наступлении темноты, лежа под одеялом, Деа спрашивала себя, как относилась бы к ней мама, если бы они не состояли в родстве. Что еще их связывало, помимо кровных уз? До сегодняшнего дня она так и не нашла ответа на этот вопрос.
— Он хочет послать за Готеном, — подтвердила Деа. — Я точно это слышала.
Ни слова не говоря, мать встала и направилась к двери. Она пошла в лес одна, и лицо ее было белым, как молоко, а на стиснутых руках проступала каждая жилка.
Деа смотрела ей вслед, зная, что мать вернется домой очень поздно, с цветами в волосах и оцарапанными коленями. Она всегда выглядела так после того, как, стоя на коленях в лесной чаще, молилась древним лесным божествам.
По этой ли причине мама так боялась охотника за ведьмами? Потому ли, что она втайне была язычницей?
Деа не знала.
«Готен, — думала она, засыпая. — Охотник за ведьмами».
Чужой
Неделей позже, ранним вечером в конце 1 января 999 года, тишину лесов, окружавших Гибельштайн, прорезал стук копыт могучего коня. Дровосеки издалека увидели, как что-то белое, похожее на призрак, мелькает между деревьями. «Видение» сопровождалось скрежетом железных колес, оставлявших глубокую колею на лесной дороге.
Вскоре после этого на деревенской улице остановилась причудливая повозка — телега, груженная всяческими сундуками и ящиками, ее тянула самая крупная и сильная лошадь из всех, когда-либо виденных местными жителями. Животное больше походило на боевого коня, чем на обычную рабочую клячу.
Но если, как говорят, конь должен быть достоин рыцаря, то одинокая фигура, восседавшая на телеге, совсем не соответствовала этому изречению: прибывший менее всего походил на гордого воина. Седок был одет в темную рясу с капюшоном, глубоко надвинутым на лицо. Глаза и нос скрывались под материей, и только подбородок выступал из тени. Черные кожаные перчатки и сапоги были тончайшей выделки и указывали на несомненное богатство. Меч с широким лезвием лежал рядом на козлах, и было похоже, что приезжий умеет обращаться с оружием.
Однако серебряный крест, висевший на его груди на длинной цепи, свидетельствовал о том, что незнакомец является служителем Господа.
Готен прибыл в Гибельштайн, и все, кто повстречался ему, торопились уйти с дороги под защиту своих домов. Несколько ударов сердца — столько времени понадобилось, чтобы деревенская улица опустела, точно всех прохожих ветром сдуло.
Деа впервые увидела охотника за ведьмами, когда он поднимался по ступеням трактира. Собственно, она рассмотрела только черную фигуру, быстро исчезнувшую за Дверями дома; точно так же это могла бы быть тень хищной птицы, мелькнувшей в небе, лишь на миг заслонившая солнце и скользнувшая по Гибельштайну и его обитателям.
Несколько маленьких детей украдкой приблизились к повозке, бросая любопытные взгляды на сундуки, громоздившиеся один на другом. Но, когда они подкрались ближе чем на три шага, белый конь громко всхрапнул, переступил с ноги на ногу, стуча подковами, и раскрыл свою огромную пасть. И сам Готен не смог бы быстрее обратить детишек в бегство.
Деа обошла трактир, пытаясь определить, в какой комнате разместился зловещий незнакомец. Напрасно. Если Готен и в самом деле занял одну из комнат, то он не зажигал свечу.
Лишь когда совсем стемнело, она побежала домой. Что-то подсказывало девочке: очень важно сообщить матери о прибытии Готена. Деа было интересно, как мама воспримет эту новость. Удалится ли в чащу леса, к одному из заброшенных языческих капищ, и там на коленях будет взывать к своему полузабытому лесному божеству с оленьими рогами?
Но у родного дома Деа поджидала неожиданность, и совсем не радостная.
Дверь была заперта изнутри. Сквозь одно из окошек, затянутых полупрозрачной пленкой, она увидела свою мать. Деа окликнула ее, но та не ответила. Просто сделала вид, что ее нет дома.
— Что случилось? — крикнула Деа и громко постучала в дверь. — Почему ты не впускаешь меня?
Никакого ответа.
— Мама! Почему ты со мной не разговариваешь?!
Конечно, мать не впервые обижалась на нее. Но обычно Деа, по крайней мере, знала почему.
