Лучники нерешительно посмотрели друг па друга, потом один за другим покинули свой пост. Они моментально исчезли под крышей, и вскоре из церкви послышались громкие вопли и шум. Оттвальд пытался перекричать всех остальных, но, кажется, впервые его приказы встречали сопротивление.
Деа видела издалека, как струится песок в колбах часов. Истекла уже половина отпущенного времени.
Неожиданно с грохотом распахнулись высокие узкие створки церковного портала. За ними была полная темнота. Сердце отсчитало несколько ударов — никаких признаков жизни. Зрители затаили дыхание. Но вот шаги и крики в глубине церкви стали громче, и вдруг целый людской поток выплеснулся изнутри на площадь. Деа узнала семью Оттвальда, потом увидела всю его свиту и прислугу. Даже три лучника отбросили свое оружие и быстро выбежали наружу.
Только сам Оттвальд не показывался.
Последние песчинки упали из верхней колбы часов. Срок, оговоренный Готеном, истек.
Без дальнейших предупреждений охотник за ведьмами подошел к кругу и дважды ударил друг о друга куски кремня, поднеся их вплотную к жидкости. При первом ударе появились лишь отдельные слабые искры, которые тут же потухли; при втором над землей взвилось пламя. Некоторое время его язычки одиноко плясали на песке, потом оно с громким гулом побежало в обе стороны по всему кольцу.
Люди на церковной площади закричали. Ничего подобного они никогда не видели. Кольцо пламени вокруг церкви казалось адским огнем, вырвавшимся из земных глубин, чтобы поглотить Божий дом.
Громче всех кричал Хартвиг. Старик священник с широко раскрытым ртом и вытаращенными глазами хватался левой рукой за грудь и размахивал своей клюкой. Он издавал пронзительные вопли, обращенные к охотнику за ведьмами, грозил и проклинал его так, будто сам был заключен в этот огненный круг.
Хартвиг позвал Готена, надеясь на его помощь. Оттвальд должен был предстать перед судом — церковным и Господним. А что сделал вместо этого гонитель ведьм? Он сжег всю церковь! Разрушил все, над чем Хартвиг трудился долгие годы! Священник неистовствовал как безумный.
Не обращая внимания на бедного старика, Готен сквозь бушующее пламя смотрел на церковь. Первые языки уже лизали деревянные стены. С неимоверной быстротой огонь перекинулся на балки перекрытий.
Наверху, на крыше, появилась огромная фигура. Тучный Оттвальд надел плащ и шляпу, словно для того, чтобы достойным образом поприветствовать зрителей с белыми от ужаса лицами. Гримаса безумия исказила его лицо; он поднял один из лежащих на крыше луков и с диким хохотом выпустил стрелу в Готена.
Напрасно, Готен даже не шелохнулся, когда стрела пронзила землю в двух шагах от него.
Оттвальду не хватило времени для новой атаки. Грохот и гул раздались из глубины здания, где уже вовсю свирепствовал пожар. Тут же вспыхнула крыша, и сейчас пламя плясало вокруг жирного торговца. Нестерпимый блеск огня милостиво скрыл от глаз присутствующих дальнейшую участь безумца. Оттвальд фон Рен сгорел вместе с церковью, которую он так нагло захватил.
Готен повернулся спиной к пожарищу, поднял с земли песочные часы и спокойным шагом направился к своей повозке. Его могучий конь стоял удивительно спокойно, несмотря на огонь, бушевавший совсем рядом. Он знал своего хозяина и знал, как тот расправляется с преступниками вроде Оттвальда. Деа спрашивала себя, впервые ли Готен приводил людей к повиновению так же, как сегодня.
Конечно, жестокость охотника за ведьмами отталкивала ее, она презирала его за ту легкость, с которой он разрушил дело всей жизни Хартвига. Но разве не сам проповедник призвал его? Неожиданно Деа подумала о Готене как о каком-то зловещем духе, которого призывают в час беды, не ведая о том, что он принесет еще большее несчастье.
Старый священник с огромным усилием приблизился к Готену, выкликая проклятия и призывая чуму на его голову, громко причитая и жалуясь. Никто другой не осмелился высказать беспощадному гонителю ведьм свое возмущение.
Никто, кроме Деа.
Она дождалась, когда страшный человек сядет на козлы своей повозки, потом вышла из толпы, поспешила к нему и в одну секунду вспрыгнула на скамейку рядом с Готеном. Ее узелок со стуком упал на деревянный настил к ногам хозяина повозки.
Те, кто это видел, от страха затихли, как мышки. Они не сомневались, что Готен накажет девочку со всей суровостью.
Однако Готен оставался совершенно спокойным. Да-да, он не удостоил Деа ни единым взглядом. Просто молча пустил своего коня вскачь, как будто все еще сидел на козлах один.
И в то время как церковь превратилась в огнедышащую геенну, а охваченные ужасом люди все дальше отодвигались от плавящейся вокруг нее земли, Готен направил свою повозку по деревенской улице. Он не задержался у трактира, как все опасались, а поехал прямехонько, минуя окраинные хижины, к лесу. Некоторые гибельштайнцы, уже немного оправившиеся от пережитого ужаса, с облегчением вздохнули. Похоже, здесь, в деревне, охотник за ведьмами больше не собирается чинить суд и расправу.
Деа тоже очень удивилась, когда повозка миновала трактир. Ей стало совсем не по себе при мысли, что Готен покидает Гибельштайн. Сейчас она оказалась один на один с охотником за ведьмами.
Но больше всего девочку смущало то, что Готен оставался совершенно безразличен к ее появлению. Она надеялась удивить его, застать врасплох и таким образом вырвать какое-то признание, касающееся ее собственной судьбы. Ответы, как сказала мать.
Однако гонитель ведьм просто не замечал свою спутницу. Он вел себя так, будто нет ничего необычного в том, что Деа сидит на козлах рядом с ним. Ей даже стало казаться, что он ждал ее.
— Я… меня зовут Деа, — с трудом выдавила девочка, ненавидя себя за нерешительность.
— Так-так, — глухо донеслось из-под капюшона. До сих пор Деа так и не смогла разглядеть его лица.
«Может быть, он изуродован, — пронеслось у нее в голове. — Может, поэтому никто не должен знать, как он выглядит».
Но едва она ухватилась за эту мысль, как Готен внезапно повернулся к ней. Серенький, неверный свет зимних сумерек скудно осветил лицо под капюшоном.
Первое, что подумала Деа, было нечто совсем бредовое:
«Он выглядит точно так же, как я!»
Нет, конечно, не совсем так. Готен был взрослым человеком, далеко за тридцать лет, на подбородке и щеках пробивалась борода. Длинный шрам перерезал лоб и левую бровь, захватывая щеку, — просто чудо, что это ранение не лишило его глаза.
И все-таки в нем было нечто, слишком хорошо знакомое Деа по ее собственному отражению на поверхности лесного пруда. Такие же изогнутые темные брови… Правда, волосы у него были светлые, в то время как волосы Деа имели красноватый оттенок, подобно червонному золоту, и, чем старше она становилась, тем ярче они пламенели. Глаза у Готена были зелеными, как у кошки, — точь-в-точь такими же, как ее. И главное: под его правым глазом Деа заметила крошечную родинку, на том же месте, что и у нее самой, и тоже похожую на маленькое сердце, как будто пронзенное чьим-то мечом. «Мышкино сердце» — так называла ее мама, когда Деа была еще совсем маленькой. И все это осталось далеко позади; казалось, с прошлой ночи минуло много-много лет. Девочка чувствовала, что она вдруг, сразу стала взрослой.
