Тут Иван Лукинич грамотой московского князя потряс:
- Марфа Исааковна не от себя сказывает, она слова великого князя Ивана Васильевича передает. Это он поминает, что предки его, Ярославичи, княжили в Великом Новгороде.
- Так то мы их призывали, чтоб город боронили от шведов и рыцарей, - подал голос Яков Коробьин, староста конца Неревского. - А опосля не мы ль прогнали их? А то не помнит Иван, сын Василия, как Новгород сажал на киевский стол Владимира Святославича и Ярослава?
Приложив ладошку к старческому уху, Феофил прислушивался, о чем именитые переговаривались. Боярин Онопко пророкотал:
- Московское княжество хоть и растет, как тесто на опаре, однако московский князь на угольях сидит, а петушится, аки птица павлин. Эвон, его Казань саблей щупает, а Литва на щит берет!
- Вот-вот, - согласился Иван Лукинич. - Новгород поглядит, кто старше, Москва аль мы. Когда Московский Кремль еще деревом огораживался, Новгород уже каменным ожерельем украшался, башни сторожевые выставлял.
И умолк, довольный собой.
Молчавший до того архиепископ Феофил заговорил тихо, но властно:
- Москва православию верна, а не потянет ли Казимир новгородцев к латинству?
Василий Селезнев, явившийся на Совет господ от Людина конца, вскочил:
- Мы в вере нашей неотступны, и никто не посмеет склонить нас к латинству!
В палату архиепископского дворца тихо вошел Дмитрий Борецкий. Расслышав слова Селезнева, добавил:
- Коли вы, господа старейшины, под руку Литвы тянете, то надобно оговорить на вече, чтоб веру нашу православную не рушить и к латинству нас не принуждать. О том в договоре записать. А великий князь Казимир Новгороду вольности сохранит. Должно поклониться ему.
Иван Лукинич снова голос возвысил:
- Господа старейшие, как я уразумел, вы к посольству в Литву клоните.
Пригладил бороду, на архиепископа глаза перевел.
- После веча, что вече порешит! - заорал Захарьин.
Вздрогнула Борецкая, к Селезневу всем телом подалась:
- Голос дурной у Захарьина. Ну как крикуны за Москву пересилят?
- Новгородцев Москвой не запугаешь, у Новгорода сила, коли потребуется, мы сорок тыщ ратников выставим.
- То так, - кивнула Борецкая. - Мой Дмитрий первым рать поведет, коли Москва на нас ополчится. А грамоту договорную королю и великому князю Казимиру надобно отписать. Пусть ее сочинит боярин Василий Селезнев. И в ней будут такие слова, чтоб Новгородом правил наместник Казимира не латинской веры, а греческой. А ежели московский великий князь или сын его, Иван Молодой, на Новгород войной пойдут, великому князю литовскому и королю польскому должно на коня садиться и Новгород воевать.
И поднялась, властная, чуявшая за собой силу. Уходя, сказала:
- Ты, Иван Лукинич, на волю судьбы Новгород не пускай, ино волк ненасытный сожрет… Волчонок почнет, волк алчный проглотит и не подавится.
За бревенчатым забором близ городка Волоколамска, неподалеку от тех мест, где древние славяне перекатывали свои ладьи из реки в реку, князь Василий Волоколамский возвел свои хоромы.
На его землях и лесных опушках селились смерды
[19] . Они вырубали кустарники и деревья, выжигали их и на этих пустошах, сеяли жито. Зерном они платили дань за использованную землю, а в лесах бортничали и от добытого меда десятую часть тоже отдавали князю.
Сын князя Борис Васильевич Волоколамский хоть и владел огромными богатствами и не ведал границ земельным владениям, но пуще всего чтил богомолье. Все места, где селились отшельники и основывались их скиты, князь навещал, а ближайший Волоколамский монастырь посещал каждый месяц. Вкладами наделял монашескую братию, а хлеба и крупы для монастыря не жалел, приговаривая: «Помолитесь за здравие мое».
И молились монахи, просили даровать князю здоровье и благоденствие.
Наведывались в обитель и волоколамские бояре, давали на приход от щедрот своих.
Побывала в монастыре и новгородская боярыня Борецкая. Наслышалась о святости старца Иосифа, избранного монахами архимандритом. Неделю молилась Марфа и, оставив Иосифу богатый дар, укатила. О чем молилась она в своей гостиничной келье? Может, просила Божьей помощи от врага новгородцев - великого князя Московского? Кто ведает?
Далеко разнесся слух о святом Иосифе Волоцком, говорили, как ходил он в далекие земли, за моря. Побывал у преподобного Пафнутия Боровского в учениках и по его правде ввел житие в Волоколамском монастыре.
Наслушавшись тех рассказов, князь Борис как-то после исповеди сказал Иосифу:
- Владыка, ты Господу служишь и заповедями его живешь. Вот и подумал я, грешник: человек нагим рождается и уходит в мир иной, ничего не взяв с собой. Прими же, владыка Иосиф, земли мои, богатство мое на святые дела, на обитель. Хочу я, преподобный Иосиф, Богу послужить остаток дней своих. Постриг принять…
А за Волгой иными Божьими заповедями жил преподобный старец Нил Сорский из богатого рода Майковых.
Начал он жизнь свою в Кирилловской обители под строгим и мудрым взглядом старца Паисия Ярославова. По научению его отправился Нил к святым местам Востока, жил на святой Афонской горе и в монастырях Константинополя.
Возвратившись на Русь, срубил Нил близ Белоозера келью и стал говорить ученикам о грешной жизни в монастыре, где едят не от трудов праведных, в неге и роскоши пребывают. А надлежит Богу служить, не покидая скита, и тело утомлять каждодневно постом…
Как-то молодой князь Иван, повстречав митрополита Филиппа, спросил:
- Владыка, в проповедях Иосифа и поучениях Нила где истина?
Пожевав бескровными губами, митрополит ответил:
- Сын мой, ты задал библейский вопрос: в чем истина? И я отвечу тебе: оба старца пекутся о благодати земли русской…
В дальний монастырь, что на ополье, где, по слухам, в последний год ютился блаженный Михайло Клопский, Марфа добиралась в мягком возке. Пока ехала, покачиваясь на ухабах, все думала: вот навестила праведника Иосифа, аж за многие версты ездила в монастырь Волоколамский, а что толку? Не сыскала там успокоения душевного. Еще больше огорчилась. А так надеялась, что старец секрет ей откроет, в чем спасение Новгорода и ее, Марфы Борецкой!
Обо всем говорил Иосиф, а о главном умолчал.
И теперь, отправляясь на ополье в монастырь, она надеялась, что блаженный Михайло душу ей поврачует.
У ворот монастыря сошла с возка, кинула ездовому:
- Ворочайся домой, не надобен ты мне. Пешком доберусь.
И уже вслед проворчала:
- В святые места паломники за тыщи верст хаживали.
