Роптали новгородцы, ратники из ремесленников грозили разойтись по своим слободам. Еле убедили воеводу Казимера двинуться навстречу московскому войску. А еще раньше ушла на ладьях к Ловети пешая новгородская рать, вторая готовилась.
Из города воинство новгородское выступило нестройными полками: лучники, копейщики, мечники. Конные с саблями едва на конях держались, умения не хватало. И все это скопище воевода Казимер повел на Шелонь.
Марфа Исааковна, убедившись в нерасторопности старейшин, сама принялась формировать конный полк из детей боярских. За свой счет покупала оружие, лошадей. Говорила сыну:
- Тебе, Митрий, доверяю стоять против обидчиков наших. Постой за Новгород вольный.
Дмитрий Борецкий уводил полк в уверенности, что вернется с победой. Застучали конские копыта по деревянным настилам мостовых, и через распахнутые ворота боярская дружина покинула Новгород.
Шли с изгоном. Дворянский полк, сверкая броней, врывался в новгородские городки, не ведая пощады, рубил встречных, грабил домишки жителей. Холмский посмеивался:
- Добром надобно покоряться! Неукрепленная Руса пала без боя. Не дав времени на разор, воеводы двинули конников на Коростень, что близ устья Шелони. Засуха. Всю весну не было дождей, не было их и в мае. Болотистые дороги стали проходимыми, конница шла без труда на рысях. Ехавшему бок о бок второму воеводе Холмский сказал:
- Пожалуй, Федор Давыдыч, не грех ратникам отдых дать, притомились и люди и кони.
Стародубский согласился:
- Пора. В Коростене и передохнут.
- В Коростене владычный полк архиепископа Феофила стоит. Не заморенный.
- Сопротивляться будет?
- Сломим…
Далеко вперед выслали воеводы авангард.
Полкам велено было не останавливаться, лишь быть наготове и успеть развернуться для боя.
Из авангарда пригнали несколько пленных новгородцев. Те сообщили воеводам:
- Владычный полк Коростень покинул, а воеводе архиепископ Феофил настрого наказал не сопротивляться великокняжьим полкам московитов.
У десятника авангарда Холмский только и спросил:
- Новгородцы, каких захватили, сами сдались аль сопротивлялись?
И, услышав, что отбивались, рукой махнул:
- Добейте их!
В Коростене дворяне расположились на отдых. Коней расседлали, от брони освободились, довольные. Многие тут же улеглись спать, даже от обеда отказались.
Скинув кольчугу и ополоснувшись, Федор Давыдович направился к лагерю, обходил спящих, караулы проверял. Посмеивался в бороду:
- Теперь до утра не добудишься…
А в тот день, когда дворянский полк вступил в Коростень, по реке плыла судовая новгородская рать. С передового челна увидели новгородцы множество отдыхавших военных. Костры дымят, ратники по городку разбрелись. Неподалеку пасутся расседланные кони.
Новгородцы с челна удивленно смотрели на незнакомых ратников, спрашивали друг друга:
- Псковичи, что ли?
- Кажись, нет. И не литвины, каких Казимир привести должен Новгороду в подмогу…
- Да московиты это, эвон погляди, стяги их! Новгородцы весла опустили, дивились:
- Люд на ладьях уведомить, пущай к берегу пристают.
- Нападем на московитов нежданно, сонных перебьем!
- Давай робята, греби к берегу. Мы сойдем, а вы к ладьям выгребайте, пущай причаливают, пока с берега караульные не узрели и тревогу не заиграли…
Вскоре ладьи новгородцев уже приставали к берегу» судовая рать высадилась и с криками, размахивая боевыми топорами, ударила по спящему лагерю. Рубили сонных, крушили. Крик и дикое конское ржание повисли над Коростенем.
Пробудился Холмский, ратник помог броню надеть, с саблей в руке выскочил воевода из шатра, кинулся в гущу боя.
Увидев его, дворяне опомнились, битва выровнялась. Ждут новгородцы: самое время владычному полку на московитов обрушиться, - да неведомо судовой рати о запрете владыки - в бой с полками государя московского не вступать.
Заиграли московские рожки, пошли дворяне в наступление. И побежали новгородцы. Федор Давыдович Стародубский, второй воевода, голос подал:
- Отсекай новгородцев от ладей! От берега тесни! Согнали пленных в одну толпу. Холмский допрос снял, а узнав, что по Ловати прошла вторая судовая рать, спросил князя Стародубского:
- Что с пленными делать? Нам вдогон второй судовой рати поспешать?
Федор Давыдович пожал плечами:
- Обуза нам, князь!
- Обузой не будут. Вели, князь Федор, в сабли их взять, в топоры!..
Когда побоище было окончено, сели дворянские ратники в седла, заиграли рожки наступление, и пошли дворяне вслед ушедшей по Ловати второй судовой рати…
В Новгороде ждали известий от воеводы Казимера. Но он от города далеко не отошел, остерегся. Случись беде, за стенами новгородскими можно отсидеться.
Бранились новгородцы, зло насмехались над незадачливым военачальником:
- Казимер к стенам городским припал, как дитя к сиське!
- Из этого воеводы песок сыплется, а в душе страх засел!
Участились побеги из ополчения. Убегали из Неревского полка, из Плотницкого… Скрывались в своих ремесленных слободах…
Ждала известий и Марфа Борецкая. Ни от воеводы Казимера нет утешительных вестей, ни от сына Дмитрия. А еще ждала, что привезет ее дворецкий, которого она послала к великому князю литовскому. На свой страх и риск нарядила она посла с письмом и в нем не просила, требовала взять под свое прикрытие Новгород.
Недели считала, все надеялась, а дворецкий все задерживался.
Но вот докатилась до Новгорода весть страшная: порубили московиты первую судовую рать, никому пощады не дали.
В крике и плаче изошелся Новгород. Выли во всех новгородских концах. Закрылась Марфа в своих палатах, ни слезинки не обронила, будто окаменела. А тут еще к утру воротился дворецкий с неутешительной вестью: великий князь литовский из Вильно в Варшаву отъехал, а своим маршалкам заявил: король и великий князь в войну с Московией ввязываться не желает, у новгородцев своих сил достаточно, чтобы побить Москву…
Удар был стремительным и неожиданным, и Холмский собрался уничтожить и эту судовую новгородскую рать, когда получил приказ самого Ивана Третьего отойти к Шелони.
Как потом стало известно воеводе Даниилу Дмитриевичу, сюда подходило войско Казимера со всеми своими полками.
- Ну, - сказал Холмский второму воеводе, - кажется, наступает решительный час. Покажем, Федор Давыдыч, на что мы способны…
Войска сошлись на противоположных берегах Шелони. Часть своих сил Холмский укрыл в ближних лесах, остальных выставил на виду.
